– Специально умельцев из Германии выписал, чтобы они сделали все в лучшем немецком духе, – с гордостью сказал Петр, укладывая ее на диван.

А потом, отдышавшись от приятного, но утомительного занятия, добавил:

– Погоди, я тебя еще и царицей сделаю!

– Но у тебя есть жена…

– В монастырь отправлю, – коротко бросил он. – Надоела хуже горькой редьки.

– Так и я могу надоесть, – прильнула к нему Анна.

– Ты не надоешь никогда.

– Ага, а пока я болела, кувыркался с моей подругой.

– Ты же была больна, а я мужик здоровый, мне постоянно женщина нужна.

– Я – католичка, значит, твоей женой быть не могу.

– Перейдешь в православие. Бог-то у нас един, так что ему все равно, кто как молится.

В один из дней Петр с Алексашкой Меньшиковым в кабинете царя обсуждали корабельные дела.

– Мы строим суда по своему образу и подобию, как привыкли. Но все эти суда предназначены главным образом для плавания по рекам и прибрежным водам. А нам нужны большие морские суда, чтобы плавать в другие страны. Такие, как строят голландцы, – они доки в этом деле, – рассуждал Петр.

– У нас мастеров таких нет, – ответил Меньшиков. – Вон в Шлиссельбурге начали строить яхту для морских плаваний, да получилось не очень ладно. Сейчас ее переделывают.

– В начале лета съездим туда, посмотрим, что да как. На месте и разберемся, – решил Петр.

В это время в кабинет вошла Евдокия.

– Чего тебе? – грубо спросил ее муж.

– Не зайдешь ли ко мне, когда покончишь с делами, – жалостным голосом проговорила она.

– Там видно будет, – недовольным голосом пробурчал он. – А сейчас не мешай нам.

Когда та вышла, Петр проворчал:

– До чего же она надоела мне. И зудит, и зудит…

– Ты – государь, твоя воля – закон, – поддел его верный друг.

– И решу, – твердо произнес Петр, стукнув кулаком по столу.

В марте, когда стал подтаивать скопившийся за зиму снег, Евдокию отправили в суздальский Покровский монастырь.

Патриарх Адриан, несмотря на все уговоры Петра, не давал согласия на пострижение Евдокии в монахини. Тогда ее отправили насильно и «по-плохому» – без содержания.

И пусть ни архимандрит, ни священники не решались на обряд пострижения, с ними царь не церемонился: было назначено новое монастырское начальство, а оно уже не вдавалось в рассуждения, – как было велено, так и исполнили.

Место возле царя оказалось свободным.

Когда снег полностью сошел и дороги просохли, Петр с Алексашкой и Лефортом выехали в Шлиссельбург инспектировать ремонт царской яхты и строительство нового российского флота.

Увидев царя, рабочие побросали работу, чтобы взглянуть на самодержца. Петр, удовлетворенный ходом работ и качеством строительства и польщенный таким вниманием строителей, помахал людям рукой и приказал выдать каждому по чарке вина.

Вечером по этому случаю был организован пир, на котором вино лилось рекой. Совершенно охмелев, по призыву Петра все пошли еще раз взглянуть на новые корабли да заодно искупаться, чтобы сбросить хмель.

Всем было весело, люди плескались, шутейно сталкивая друг друга в воду до тех пор, пока царь не остановил их:

– Все, довольно! Вино киснет, его надо срочно допить. Пошли всем гуртом…

За столами полупьяные гости случайно обратили внимание, что стул саксонского посланника Кенигсека пуст.

– Где он? – загремел Петр. – Не положено прятаться от честной компании. Отыскать и привести сюда!

Слуги тотчас бросились исполнять приказание.

Веселье продолжалось и Петр, казалось, уже забыл об исчезнувшем посланнике. Но какой-то неясный шум за дверью привлек его внимание.

– Алексашка, поди узнай, что там случилось, – приказал он Меньшикову.

Тот встал и на нетвердых ногах пошел узнавать причину шума. А через некоторое время он вернулся – лицо его было бледным и ноги уже не подкашивались.