– Спасибо тебе, голубчик, за заботу о нас.

– Ну, что вы, мадам, – зарделся Васечка. – Не стоит благодарности…

На другой день, погрузив чемоданы и узлы на татарскую арбу и разместившись в бричке, небольшая экспедиция отправилась на юг, в последний путь по родной земле.

– Казаки генерала Антона Ивановича Деникина дерутся с небывалым ожесточением, – рассказывал поручик Марии Игнатьевне. – Если бы не они, совсем бы плохо было. Но и гибнет их немало…

Положив руку на кисть молодого офицера, женщина прервала его излияния:

– Ты сам-то как думаешь устроиться за границей? Где думаешь остановиться?

– Откровенно говоря, ничего в голову не приходит. Думаю об этом все время, но все напрасно. Батюшку и матушку – мне сообщили – красные расстреляли. За границей никого из родственников или знакомых нет. Здесь оставаться нельзя, – дворяне, значит, враги народа. А то, что эти дворяне не богаче лавочника средней руки и жили своим трудом, никого не волнует.

– Так что, у тебя никого не осталось?

– Есть дядя по батюшке в Тверской губернии. А может быть, и был… Никаких сведений о нем…

– Беда…

– Это всеобщая наша беда. Сколько народу положили и еще положат…

– Да уж…

Говорить было тягостно, да и не о чем…

Всю оставшуюся дорогу они практически не разговаривали, с тоской посматривая по сторонам, словно хотели запомнить их на всю непредсказуемую жизнь.

В Севастополь въехали уже под вечер. Для семейства полковника выделили две приличные по размерам комнаты в кирпичном двухэтажном доме неподалеку от часовни, возведенной в честь героического воинства Крымской войны. На удивление, она сохранилась в прекрасном состоянии.

Сразу после завтрака поручик пришел к Марии Игнатьевне и, оглядевшись, спросил:

– А где денщик? Сбежал, сукин сын?

– Василек, упрекнула она его. – Enfant terrible![96]

– Pardon, madam[97], – смутился он. – Где же он?

– Я дала ему денег и послала купить себе цивильную одежду. Заодно и сбрить усы, чтобы он не был похож на казака.

– Он не собирается эвакуироваться вместе со всеми?

– У него в России остались родители и малолетний сын. Жена умерла. Не может он их бросить.

– Ну, что же, это, пожалуй, верное решение. А что будет с Аглаей?

– Она остается с ним.

Почувствовав напряженность в голосе Марии Игнатьевны, поручик прекратил расспросы.

В наступившей паузе со стороны Балаклавской долины изредка доносился едва слышный неясный гул.

– Что это? – встревожилась женщина.

– Пушечная канонада, – спокойно объяснил поручик.

– Так близко? – ужаснулась Мария Игнатьевна.

– К сожалению. Нам почти нечем обороняться.

В это время Мария Игнатьевна выглянула в окно и увидела приближающегося денщика мужа, державшего какой-то тощий узел.

– Капитон, зайдите сюда, – крикнула она ему.

Когда тот зашел в комнату, хозяйка спросила:

– Купил, что надо?

– Да, как и положено, благодарствую.

– А это что за бумажки? – Мария Игнатьевна указала на торчащий из кармана солдата тощий сверток.

– По дороге подобрал. Интересно, полюбопытствуйте, барыня, – подал он бумаги.

Это были агитационные листки, распространяемые командованием белой армии.

– Мне кажется, очень доходчиво, – заметила Мария Игнатьевна, рассматривая агитки.

– Это мелочь по сравнению с тем, как действуют большевики, – возразил Василий. – У них всюду работают специальные агитбригады, добираясь до самых темных людей.

– Ты что такой бледный? – хозяйка посмотрела на стоявшего рядом солдата.

Помолчав и переминаясь с ноги на ногу, тот дрожащим голосом ответил:

– Я видел, как людей вешали, – через силу проговорил он.

– Как это? Где? – испуганно спросила Мария Игнатьевна.

– На площади. Говорят, что красных агитаторов поймали, ну и…