– Я сделаю тебе обещание, которое, возможно, порадует твою грязную, извращенную душонку, – прошептала она, наклоняясь к нему, хотя было очевидно, что никто их не слышит. – В тот день, когда мои ягодицы перестанут быть достойными сидеть на твоем флаге, я выброшу подушку в море.

Голландец распахнул глаза с комически-надежным выражением лица:

– Сегодня ночью?

– Нет, извини, – спокойно ответила она. – Не сегодня ночью и, вероятно, даже не в этом году.

– Какая жалость! – вздохнул он. – Моя нянька, француженка, к слову, научила меня и весьма убедительно доказала, что потеря девственности в раннем возрасте пробуждает дух и расширяет «горизонты».

– Я скорее думаю, что расширяет это кое-что другое, – рассмеялась она. – И пока меня все устраивает, хотя должна признать, что ты был ближе всех к тому, чтобы пробудить мой дух. Ты действительно очаровательный мужчина, и мне хотелось бы сохранить этот воспоминание.

– Ты тоже очаровательное создание, хотя все говорят, что ты тверже кремня. Знаешь, как тебя называют? – При ее молчаливом жесте отрицания он добавил, почти нарочито четко артикулируя: – Серебряная Дама.

– Серебряная Дама? – повторила девушка, словно обдумывая это. – Если честно, мне это даже нравится. И подходит: не каждому удается поднять из моря состояние в слитках серебра.

– В связи с этим мне хотелось бы задать тебе один вопрос, и даю слово, что всегда сохраню секрет. Это то серебро, которое, как говорят, использовал в качестве балласта на своем корабле Момбарс Истребитель?

Селеста Эредиа лишь пожала плечами, уходя от прямого ответа.

– Возможно, – ответила она.

– И как оно оказалось на «Жакаре»? – спросил ее собеседник.

– Это длинная история. Длинная история «хитрости и героизма».

– Мне трудно поверить, что небольшой корабль, как «Жакаре», который на стоянке едва можно было заметить рядом с нами, смог потопить корабль Момбарса, который даже меня превосходил по огневой мощи.

– Ты слышал историю о Давиде и Голиафе? – Голландец кивнул. – Так вот, мой брат был как Давид, только без пращи. Она ему и не нужна была, потому что он был самым хитрым пиратом, когда-либо бороздившим эти моря. – Она сделала жест за спину и добавила: – Я приказала установить шесть тридцатидвухфунтовых пушек на корме; три на верхней палубе и три под моей каютой. – Она посмотрела ему в глаза. – Знаешь почему? Однажды ночью, стоя на якоре прямо здесь, напротив, мой брат указал на твой корабль и сказал: «Он самый красивый из всех, но и самый уязвимый; у него стеклянная задница».

– "Стеклянная задница?" – повторил пират, явно оскорблённый. – Что ты имеешь в виду?

– То, что «зеркало кормы» этого корабля, без сомнения, самое прекрасное из когда-либо созданных: настоящая произведение искусства, проблема которого заключается в том, что на нём установлены всего лишь две жалкие кулеврины. Jacaré смог бы три часа преследовать тебя по пятам, осыпая залп за залпом, и ты не смог бы ни развернуться, ни выстрелить ни одной из своих крупнокалиберных пушек. Ты маневрируешь так медленно, что хороший капитан может предсказать, на какой борт ты повернёшь, за несколько минут вперёд.

– Я никогда не подставлял корму врагу! – пробормотал возмущённый Лоран де Граф. – Бегство – не в моём стиле.

– Плохо в корме, как и в заднице, не то, что ты её предлагаешь, а то, что её могут захватить без разрешения, – хмыкнула дерзкая девчонка. – Твой единственный недостаток, как и у любого хорошего пиратского капитана, в том, что ты убеждён, будто всегда будешь нападать. Но что же произошло в Маракайбо…? – добавила она с откровенно злым умыслом. – Как только ты понял, что не сможешь победить и был вынужден развернуться, тебе попался встречный ветер, и ты почти час не мог выйти из зоны обстрела. – Она сделала широкий жест, указывая на всё вокруг. – Результат налицо.