Щавель предъявил ему пригласительный жетон – лоскут кожи в ладонь величиною с тиснёным номером. Здороваться не стал, чай, не в деревне. Клерк с тупым безразличием сверил номер в учётной книге.

– Имя? – пробубнил он, с презрением оглядев скромный наряд визитёра.

– Щавель.

Дверь за спиной отворилась.

– Откуда ты, Щавель? – поинтересовался вошедший в кремль молодой толстячок в меховой куртке с собольим хвостом на плече.

– Из Тихвина.

– Щавель из Ингрии! Ты убил Царевну-Птеродактиль в Чернобыле?

– Да, – бесстрастно обронил Щавель, а Жёлудь, случись ему здесь быть, заметил бы, что отец расстроился.

– Пропустить. Он со мной, – приказал молодой человек.

Клерк мигом выписал одноразовый пропуск на бланке превосходной шведской бумаги, и они пошли по тёмному коридору кремля.

– Я помощник начальника канцелярии Иоанн Прекрасногорский, – представился молодой человек. – Рад видеть у нас дорогого гостя. Разреши нескромный вопрос?

– Валяй, – бросил Щавель.

– Расскажи, как ты убил Царевну-Птеродактиль?

– Они сидела на крышке реактора, когда я впервые её увидел. Разъярилась и давай кружить, а зубы у неё как пила. Пока чёрную стрелу не выпустил, не сбил, так ещё добивать пришлось. Стою весь в крови, будто свиней резал. А она говорит человеческим голосом… Впрочем, неважно, что говорит. В реакторном зале была кладка яиц, но я их не тронул.

Узкому извилистому коридору конца не было.

– Воин, искупавшийся в крови птеродактиля, не ведает промаха, – осторожно сказал Иоанн.

– Я и раньше не знал.

– И за это несёт расплату… – задумчиво добавил молодой человек. – Что не так с твоими детьми?

– Младший дураком растёт.

– А старшие появились до похода в Чернобыль, – утвердительно произнёс сообразительный канцелярист.

– Да.

Наконец остановились у двери.

– Я проведу тебя прямо к князю, – заверил Иоанн. – Лично доложу ему. Ты подожди немного в приёмной.

Приёмная светлейшего князя новгородского поражала пышным убранством. Во весь пол от плинтуса до плинтуса раскинулся огромный ковёр настоящего китайского нейлона. Скамьи вдоль стен были застелены коврами шерстяными басурманской работы, победнее, но тоже очень красивыми. Ковры висели на стенах. Китайские. Шёлковые.

«Во даёт князь! – удивился Щавель. – Каждый ковёр дворов тридцать стоит. Не иначе Россию продал».

– Заходи, – выскользнул Иоанн.

Щавель вошёл в приёмный тамбур, разделённый пополам барьером, за которым сидел матёрый клерк. Входную дверцу караулили два рослых воина в красных золотогалунных кафтанах с алебардами в руках.

«Много тут намахаешь алебардой?» – прикинул Щавель кубатуру помещения. По всему выходило, что не много. Тут же сообразил, что по тревоге воины отступали за дверь, в которую без наклона не пройдёшь, и рубили вражью голову, а сами оставались недосягаемыми для выпада мечом. Для боя в тамбуре на поясе висели кинжалы.

– Оружие есть? – сбил с мысли клерк.

– Есть. Нож.

– Сдай. Будешь выходить, заберёшь.

Щавель отвязал ножны, положил на барьер.

– Девятый номер, – клерк спрятал нож куда-то под стойку, протянул взамен кожаный жетончик. – Не потеряй. Ещё оружие есть?

– Больше нету.

– Надо проверить. Не двигайся.

Страж отставил алебарду, проворно обыскал гостя. «С ним на рынке рядом не стой, – подивился ловкости дружинника Щавель. – Мигом без кошелька останешься».

– Чист, – доложил стражник.

– Проходи и жди своей очереди, – пригласил клерк. – Секретарь проводит тебя.

Второй страж распахнул дверцу, и Щавель пролез в залу не чета первой: куда больше размером и гораздо богаче коврами. Это была настоящая приёмная князя, а не отстойничек перед пропускным тамбуром. На стенах поверх ковров висели портреты новгородских властителей от Прусака и доныне, в большинстве своём писанные по холсту маслом, но встречались древние, выполненные бесовским способом. Под портретами напротив друг друга сидели двое. Рослый статный боярин с седыми бровями и окладистой чёрной бородой, в высокой собольей шапке, шитом золотом парадном кафтане и красных сапогах. Боярин восседал, откинувшись на стену, руки уложив на колени, словно готовился пружинисто подняться и дать в морду толстяку-греку, по-мышиному суетливо бегающему маслинами глаз с портрета на портрет. «Купец», – определил Щавель по роскошному заморскому наряду. Появлению нового человека грек обрадовался, как глотку свежего воздуха, оторвал взгляд от картин и с благодарностью уставился на Щавеля. В глазах сразу промелькнуло брезгливое любопытство при виде неподобающей одёжи. Боярин грозно вздохнул. Грек инстинктивно окунул голову в плечи и снова забегал глазками по картинам. Щавель невозмутимо уселся на свободную скамью и принялся ждать своей очереди.