Пропустив летящий «уазик» «Скорой помощи», она прошла сквозь главные ворота и оказалась на улице. Местность, да и сама больница, были совсем незнакомыми. Странно, но за последнее время Бекки ни разу не задумывалась, в какой части города пребывает, и только сейчас, оказавшись за оградой больничного корпуса, поняла, что совершенно не знает, где находится. Значит – от дома далеко. Впрочем, там, вдалеке, за тополями, виднеется длинная мачта с прожекторами – уж не стадион ли это, мимо которого она несколько лет назад и три года кряду ездила на занятия в педагогическое училище?

Бекки вышла на затененный тополиными лапами тротуарчик и пошла по нему в надежде выйти к остановке автобуса. В кармане у нее бренчала кое-какая мелочь, которой хватило бы на билет – не более. Впрочем, ей ничего сейчас не было нужно. Просто хотелось домой.

Автобус пришел не скоро. Солнце пекло все яростней, поначалу Бекки попыталась укрыться под тополиной листвой, но вскоре поняла, что тень не спасает от страшной духоты. Она свирепствовала повсюду, где только возможно, и к тому времени, когда пышущий жаром автобус медленно вырулил из-за далекого поворота, Бекки чувствовала, как текут по спине струйки пота. По лицу и по груди тоже тек пот, и это было очень неприятно, тем более что вдруг активизировались огромные лохматые комары, налетевшие оголтелой стаей из ближайших кустов, так что последние минуты ожидания автобуса превратились в настоящую пытку.

Автобус оказался пуст. Кондуктор сонно прел где- то в начале салона и не мог найти в себе силы отправиться в далекое путешествие через весь салон, чтобы обилетить свою единственную пассажирку. Маршрут автобуса – «53» – ей был незнаком, и она во весь голос спросила:

– До «Маяковского» доеду?

«Маяковский» был известным городским кинотеатром, от которого было рукой подать до дома Бубновых, но то ли кондуктор очень редко посещал кинотеатры, то ли попросту еще не до конца проснулся, он буркнул что-то невнятное, почти не разжимая губ, и снова засопел, густо и неприятно потея.

До «Маяковского» они добрались через полчаса. Автобус к тому времени уже успел наполниться, стало нечем дышать и тошнотворно пахло потом. Кондуктор в конце концов нашел в себе силы проснуться и приступил к своим обязанностям, громко оповещая пассажиров: «Расплачиваемся, граждане, расплачиваемся!»

Бекки сошла на остановке, протиснулась сквозь толпу желающих наполнить автобус под завязку и торопливо направилась к дому. С каждой минутой она все больше ускоряла шаг, не в силах совладать с нахлынувшим на нее волнением: «Господи, там же Пашка меня ждет, а я тут еле телепаюсь! А может, у него нет ключа и он ждет меня где-то у соседей или еще того хуже – на улице, на жаре, голодный и брошенный!» Она все еще не могла осознать, что с тех пор, как в последний раз видела сына, прошло больше месяца, так же как не могла принять того, что его уже нет в живых. Скорее всего это была просто защитная реакция мозга – Бекки всегда считала, что если с ее сыном случится что-то страшное, то она вряд ли это переживет. И теперь, когда произошло все ЭТО, сознание отказывалось принимать действительность. Она даже не осознавала того, что этот отказ от реальности продлится очень недолго, лишь до той минуты, когда откроются двери ее квартиры…

К дому Бекки подошла совершенно уверенная в том, что сын дожидается ее на скамейке у подъезда, грустный и усталый от долгого ожидания. Но Пашки на скамейке не оказалось. Там сидела соседка из квартиры снизу, Наталья Санькова, дородная краснощекая женщина, в свои тридцать лет успевшая трижды побывать замужем, от каждого мужа заиметь по ребенку и в настоящее время вновь пребывающая в состоянии холостяцкого оцепенения. Едва приметив приближающуюся к ней Бекки, она тут же потянулась за сигаретой. Бекки подошла, натянуто улыбаясь.