И седьмого марта тысяча девятьсот семьдесят четвертого года сорок пять лет назад появился на свет я, у меня есть фотографии того, как меня забирают из роддома. Седьмое марта в Сямже – это зима глухая. Снег лежит кругом, зимняя зима. И идут по этому снегу папа и мама. Несут меня, завернутого в одеяло. Молодые, красивые невозможно.

Глава 3

Первые десять лет своей жизни я жил в восьмиквартирном деревянном доме, дом – типа барак (Обама, привычно пошутите вы). Сначала у нас была маленькая двухкомнатная квартира наверху на втором этаже, потом мы переехали, нам дали трехкомнатную. Там же появилась Лена, моя сестра. И когда мы переехали к тому времени, дед, мамин отец умер, и мы бабушку забрали к себе и первое время мы с бабушкой жили в одной комнате. Вот тогда, вот в этом доме на самом деле, я и начал чувствовать, ну как бы я и начал выделяться для себя, выделяться и отличаться от всех остальных. Сначала я был какой-то частью всего этого мира. А потом перестал.

На разных своих вебинарах я рассказывал первое свое воспоминание. Я лежу, рядом мама и передо мной медсестра, вот так вот руки в боки в белом халате. Я потом спрашивал у мамы, когда, как это было, и она сказала, что это было, когда мне было два года, мое первое воспоминание – в два года, как у Льва Толстого.

Второе воспоминание – это ледяной холод, адский холод. Зимой здесь холодно – под 40 градусов. Деревянный дом, тонкие-тонкие стены. И у нас сосед, который жил под нами – рыжий стоматолог. Он… Ему было лень топить дровами печку, и он уходил жить на другой берег к своей подруге какой-то. И квартира у него выстывала, вымораживалась, и дом промерзал насквозь, из-за вот этой одной холодной квартиры. Холод шел к нам, и у нас было в квартире плюс два. Мы топили печку до красна – становилось плюс четыре. Папа бил морду этому стоматологу, писал жалобу, в конце концов его выселили и поселили туда каких-то других людей, и стало все нормально. Но вот это самое первое воспоминание, вот это лютый холод. Я точно помню момент, когда от этого холода, я стоял завернутый в одеяло, меня колотило, и я начал грызть ногти. И много лет со мной была эта дурацкая привычка. Я всю жизнь грыз ногти до сорока лет и вот в сорок лет в один момент просто решил, что ну как-то странно, взрослый мужик ногти грызет. Это, в конце концов, никуда не годится. И в одночасье с этой привычкой завязал.

Что дальше происходило? Да, вот этот деревенский дом, самые ранние воспоминания они запоминаются четче всего. Например, первое стихотворение я сочинил в шесть лет, слова начали рано очень приходить.

Стихотворение такое:

Бабочка крыльями машет,

Садится на травку и пляшет

Белка по дереву скачет

В дуплах орешки прячет

Я очень рано стал понимать, что вот меня тянет к слову. Хотя как-то сначала к книгам спокойно относился, ну, книги и книги, они не были для меня культовыми предметами. Все начало меняться во втором классе.

Глава 4

Второй класс. Случилась нехорошая история. В классе появились солдатики, красная кавалерия, набор игрушечных солдатиков и это был предел мечтания. И они в школе в классе были. И я то ли украл одного из этих школьных солдатиков, то ли взял поиграть, а потом, когда обнаружили пропажу, как-то неправильно себя повел. Отказался его отдавать – что-то вроде того. Как бы особого криминала не было – взял поиграть, а потом меня обвинили в краже, и я нахамил учителю. В итоге мне поставили двойку за поведение. Неуд в четверти в конце второго класса.

Я разорвал этот дневник. Не то что бы боялся наказания, а просто гнев обуял, и я просто разорвал дневник, все страницы вырвал и разбросал. У нас такой был окоп по дороге домой. Кстати, мы не знали, что это за окоп, он был заросшей крапивой и мы там лазили, домики строили в этом окопе и так далее. На самом деле там был настоящий окоп, построенный в годы войны. Строили линию обороны и вырыли этот окоп в расчете что досюда тоже дойдут, но до Сямжи фашисты не дошли. Так вот по этому окопу я разбросал остатки своего дневника.