После нескольких удачных дней, когда им с Никитой удавалось продать по нескольку игрушек зараз то зажиточным крестьянам, то ремесленникам, а то и богатым купцам – приятель совсем осмелел, точно с цепи сорвался.

– Слушай-ка, Андрюха, бросим уже эту канитель! – сверкая глазами, предложил Никита. – Сегодня возьму у тятьки из закромов, что покрасивей да получше, оприходуем – и деру!

– Я думал, ты до весны подождешь, а то и до осени, – встревожился Андрюс. – Когда там твой отец жениться думает?

– А, бес с ним, с отцом! – Никита махнул рукой. – Всё равно, я теперь сам по себе!

– Да погоди ты, чудак! Может, ещё и не будет ничего: а ну как отец твой с невестой повздорит, или вовсе жениться расхочет? Что же ты, даром в Москву-то побежишь? А мастерская?

Но Никита будто не слышал: он твердил, что пора это дело кончать, что он, несмотря на февральские морозы, готов ехать хоть завтра… Андрюса томило неясное предчувствие, однако не идти с Никитой было нельзя: Ядвига всё ещё хворала, отцу требовалось лекарство, а уже сегодня должен был воротиться домой дядя Кристиан и потребовать окончательного ответа… Сколько бы Андрюс ни пытался придумать выход, ничего не получалось. Не получив вожделенных сокровищ, обозлённый Кристиан донесёт на него в приказ, ещё и сестёр не пощадит. Оставалось одно: покинуть дедов дом, снова брать семью и ехать… но куда? Нигде в целом свете у них не было больше ни родных, ни близких.

Андрюс подумал вдруг поговорить с Никитой о дяде, спросить его совета; он начал уже рассказывать, да вовремя вспомнил про изумруды. И – замолчал. Не стоит втягивать Никиту в это дело, не к добру.

– Ну, и наплюй ты на дядьку-то своего; ну, выживает из дома, да и пусть его! – легкомысленно заявил Никита. – Вот айда со мной лучше!

– Я не могу в Москву, говорил же, – поморщился Андрюс.

– А если я тебя покуда не в Москву зову? – Никита хитро прищурился.

– Передумал? А куда же ты?

Но ответа Андрюс не дождался: мальчики как раз заметили возможных покупателей. В этот раз им попалась молодая супружеская пара, с виду хорошего достатка. Никита, как всегда, подскочил к покупателям и принялся заговаривать зубы, Андрюс уже привычно раскинул перед ними товар; молодуха с восторгом начала разглядывать всяческие украшения, изящные ложки, солонки… Но особенно ей полюбились бусы, выкрашенные в красный цвет, до того чистый – от рябиновых ягод не отличить! Её муж, одетый в немецкое платье – как видно, небедный торговец или ремесленник, – с улыбкой вынул кошель и начал его развязывать…

– А-а! Вот они! Попались, проклятые! Держи-и-и воров! – громкий вопль резанул по ушам, так что Андрюс даже присел.

Обернувшись, он увидел разъярённого, точно раненый медведь, огромного толстого человека – размахивая руками, он нёсся к ним. Это был тот самый купец, которому Андрюс продал давеча лаковую шкатулку, а Никита помог поднять упавший кошель.

Они неслись, точно два испуганных зайца, петляя по улочкам, стараясь сбить преследователей с толку… Позади грохотали шаги стражников, ярыг, торговцев – и просто ярмарочных зевак, которые обрадовались возможности развлечься охотой на воров.

Когда купец завопил: «Держите воров – кошель, проклятые, у меня увели!», Андрюс до того растерялся, что принялся было объяснять окружающим, что это ошибка, кошелька они не крали, а Никита лишь хотел… Но вокруг заорали, заулюлюкали – на них уже надвигалась толпа, возглавляемая незадачливым купцом. Андрюс с изумлением заметил занесённые кулаки, поднятые стеки, кнуты, палки – всё это предназначалось им с Никитой… «Бей вора!» – прокатилось по всему рынку.