Ядвига пыталась спасти хоть что-то из их немудрёных домашних ценностей, однако огонь уничтожил дом почти целиком. Всё, что у них осталось, можно было унести в одной руке: костяное распятие, молитвенник отца в кожаном переплёте, кошель, где было несколько монет, золотые серьги матушки, подаренные на свадьбу, да небольшое серебряное блюдо. Вот и всё.

Андрюс немного постоял, собираясь с силами. Мать с Иевой, убедившись, что с ним ничего плохого не произошло, вернулись к своему бессмысленному занятию: они бормотали молитвы, прерывая себя всхлипами и жалобами, и рыскали среди развалин дома в надежде отыскать ещё какую-нибудь нужную вещь.

Ядвига, бледная и напряжённая, но не испуганная, смотрела на Андрюса, как ещё днём раньше смотрела бы на отца, ожидая, пока тот выскажет свою волю.

– Что нам уезжать надо, так это точно теперь, другого уж нечего делать! – сказал Андрюс сестре. – Только… У нас же нет ничего? Лошадь, повозка нужны.

Ядвига развела руками и протянула ему спасённый кошель. На эти деньги они могли бы купить разве что немного еды с собой в дорогу.

– Ждите меня здесь! – сказал Андрюс. – Или – пойдём лучше к ксёндзу, не станет же он погорельцев на улицу гнать!

– Вчера вот прогнал. Сказал: помолюсь за вас, и всё, даже на порог не пустил…

– А сегодня не прогонит! – пообещал Андрюс с напускной уверенностью. – Сейчас ведь соседушки наши успокоились – затихли, небось, отсыпаются после бессонной-то ночи! Там, у ксёндза и побудете, пока я…

– Пока ты – что? – испуганно перебила Ядвига.

– Ты же сама рассказала про ведьмины изумруды! Вот и посмотрим – признают ли меня остальные камни. Должны признать, а коли нет – то и не надо. Сам возьму, – он невесело рассмеялся.

– Братец! Не ходи туда, Бога ради! Ведь они всю семью мясника убили! А если тебя тоже?..

– Жадность их убила, – не останавливаясь, бросил Андрюс. – Жадность и глупость. Не по своей голове колпак решили заиметь.

Он подошёл к отцу; тот сидел на почерневшей земле, присыпанной золою, и смотрел прямо перед собой тусклыми, остановившимися глазами. Когда Андрюс только появился, Йонас, в отличие от сестёр и матери, даже не пошевелился и не выказал никакой радости. И теперь, когда Ядвига позвала Иеву с матушкой и сказала, что они пойдут к священнику, отец остался безучастен.

– Батюшка, – ровно произнёс Андрюс. – Нам сейчас надо идти; я попрошу святого отца приютить вас совсем ненадолго.

Он протянул Йонасу руку, и тот покорно поднялся с земли, но затем начал озираться, ища кого-то взглядом.

– Катарина… – пробормотал отец. – Где наша Катарина? Приведи её, Андрюс.

Андрюс содрогнулся – не веря ушам своим, он всмотрелся в лицо отца и хотел что-то сказать – но Ядвига его опередила.

– Она пошла вперёд, батюшка, она будет ждать нас там, у святого отца! Идёмте же! – сестра подхватила отца под руку и повела прочь со двора.

Следом за ними, заплаканные, притихшие, плелись матушка с Иевой. Господи, да неужели же отец этой ночью совершенно потерял рассудок? Но ведь он узнаёт его, Андрюса, Ядвигу, остальных! Возможно ли, что это скоро пройдёт? Отцу нужен лекарь, хороший уход, тихое, спокойное существование – тогда, наверное, он излечится…

– Идём же скорее, братец! – умоляюще проговорила Ядвига. – Скоро солнце взойдёт, нас увидят.

Ксёндз отворил им дверь не особенно охотно. Ещё менее радостным стало его лицо, когда Андрюс попросил его приютить семью на несколько часов. Священник открыл было рот, собираясь отказать – однако Андрюс, будто невзначай, шевельнул рукой; на одной из граней изумруда вспыхнул первый солнечный луч, рассыпался игривыми искорками… Священник попятился, прижал руку ко рту.