Но назавтра, к невероятному изумлению Уоррика, Милдред принесла не еду, а узелок с одеждой и ключи от оков. И судя по ее словам, явилась по настоянию госпожи.

– Повезло вам, любезный, что я ухитрилась ключи разыскать! Госпожа желает, чтобы духу вашего тут не было, а сейчас самое время выпроводить вас, пока никто не хватился. Хорошо еще, что брат ее милости отправился в город набирать наемников.

Она деловито вытащила кляп, продолжая бормотать:

– Постараюсь убедить его, что ваше семя укоренилось, но все-таки советую убраться подальше. Как бы он не пустился за вами в погоню!

Брат?

Уоррик припомнил перекошенное злобой и ревностью лицо мужчины.

– Готов поклясться, они не кровные родственники.

– Правда ваша, они сводные брат и сестра, слава Пресвятой Богородице! – кивнула Милдред, не глядя на него и торопливо отмыкая кандалы.

– А если мое семя не прижилось? Кто-нибудь другой займет мое место в это проклятой постели?

– Это не должно интересовать вас, любезный.

– В таком случае растолкуйте хотя бы, зачем ей так нужен ребенок? Именно мое дитя?

Неужели леди Ровена ничего ему не сказала? Что же, какое до этого дело служанке!

Милдред безразлично пожала плечами:

– Зачем же еще, как не для того, чтобы сохранить это поместье? Она вышла замуж за старого лорда, владельца Керкборо, но беднягу угораздило протянуть ноги в день свадьбы, незадолго до того, как вас захватили в плен. Ребенок станет новым наследником.

Жадность. Да, так он и предполагал. Керкборо – богатое поместье, с целым городом в придачу. Уоррик не попросился на ночлег в замке, поскольку не хотел видеть его владельца и объяснять причины своего появления. Кроме того, эскорт из тридцати вооруженных людей вызвал бы ненужный переполох. Именно поэтому он и выслал их вперед. В ту ночь он нуждался лишь в мягкой постели и теплой воде для купания. И совсем не рассчитывал на алчную девицу, вздумавшую любой ценой прибрать к рукам богатство старика.

Едва последняя цепь с грохотом свалилась на пол, Милдред поспешно отступила. Уоррик осторожно опустил онемевшие руки, скрипя зубами от боли в затекших мышцах. Челюсти тоже нестерпимо ныли, даже теперь, когда во рту больше не было кляпа. Уоррик, не дожидаясь, пока конечности немного отойдут, принялся торопливо одеваться. Камиза[4] была сшита из невероятно грубой и толстой ряднины, которую носили обычно самые низкие рабы. Хорошо еще, что она оказалась ему впору, хоть и была немного коротка.

Также в узелке лежали еще толстые шерстяные, побитые молью гамаши, не доходившие до щиколоток. Полотняная обувка на деревянной подошве тоже была в самый раз. Вместо пояса пришлось довольствоваться тонким кожаным ремешком.

Уоррик и не собирался высказывать свое недовольство омерзительными лохмотьями. На уме у него было совсем иное:

– Где она?!

– Нет! – взвизгнула Милдред, рванувшись к двери. – Попробуй хоть пальцем ее тронуть, и я подниму шум.

– Я всего лишь хотел поговорить с ней.

– Врешь, братец, по глазам вижу! Она умоляла меня помочь тебе скрыться, не желая, чтобы твоя гибель лежала на ее совести, но видеться с тобой не собирается. Попробуй только сунуть сюда нос, и лорд Жильбер прирежет тебя, как свинью. А сейчас убирайся вон, и чтобы ноги твоей больше здесь не было!

Уоррик долго пристально смотрел на служанку. Желание придушить девку, решившую, что можно безнаказанно его оскорблять, боролось в нем с жаждой свободы. Но неизвестно, сколько человек набросится на него, если Милдред позовет на помощь. Это и решило дело.

– Хорошо, но мне нужны мои меч и конь.

– Да ты спятил! – прошипела Милдред. – Убирайся в чем стоишь, чтобы не привлечь ничьего внимания! Те, кто захватил тебя в плен, наверняка прибрали к рукам все твое имущество. Ну а теперь беги! Я проведу тебя потерной