Ведь что бы ни говорил Захар о смысле, о даре, о тысяче слов, которых всё равно бы не хватило, если б мы не бросили мальчишку под палубу… Пусть всё равно потом пришли, всё-таки спасли – это всё уже неважно.

Ведь мы даже не попытались что-то объяснить иначе, словами, без трюма. Никому неинтересны мои оправдания, не сделанного не переделаешь, и Джим, наказание моё, постоянно торчит в поле зрения. Спасителя своего! Учителя!

Никто из клана к нам не приплыл увещевать или качать права, а прибыл Боу уговаривать Джима, перейти к нему на «Бродягу». Они разговаривали как раз, когда мы устроили детям шоу на орудийной палубе. Джим послал его нахрен и уполз реветь в кубрик, а Боу перехватил нас на палубе у дедушек. Типа, есть серьёзный разговор. Ну, такому человеку не откажешь, уделили ему время.

Он попросил нас повлиять на Джима. Оказывается, мы ничего не поняли, жутко ошибаемся сами и зря настраиваем мальчишек против властей, особенно Джима. Он сын его друга и капитана, погибшего в бою. Они оба служили в хитрой конторе, ходили на кьюшипах. Это такие корабли-ловушки, охотники на пиратов.

У мальчишки мама, ещё двое младших братьев, и ни средств, ни возможностей получить приличное образование. Всё равно у него оставалось лишь два пути – в работный дом или в море. Боу походатайствовал за парнишку, чтоб его зачислили с ним на «Бродягу».

Ему самому не хотелось идти в рейс на каторжнике, он и обусловил своё согласие должностью для Джима. И нечему тут удивляться – его боевые заслуги позволяют ставить конторе условия. В общем, всё сложилось удачно, Джима завербовали, назначили жалование, его получает семья, а Боу занялся образованием парня в море.

На этом месте мы, наверное, имели очень удивлённый, даже придурошный вид. Офицер сам принялся смущённо отвечать на незаданный вслух вопрос. – Какое в дупло ты можешь дать образование???

А он настоящий джентльмен, если буквально, младший сын без наследства. Папа оплатил учёбу в Оксфорде, и всё на этом. Ещё в колледже его и завербовали – на дуэли убил кого-то не того, и вообще дуэлей было слишком много. Учился в море, так многие делают – в рейсах просто приходится читать, чтоб не спиться и не сойти с ума.

И всё было бы просто замечательно, если б малолетние каторжане не устроили мятеж! Шлюп, оказывается, тоже кьюшип, отправлялся в Карибское море по прямому своему назначению, а каторжника под охрану ему дали для маскировки и чтоб зря порожняки не гонять. Боу и Джим должны были перейти на шлюп у берегов Ямайки, а «Бродяга» бы просто доставила нас всех на каторгу!

Тут мы хором, один другого перебивая, перешли на секретный демонский язык с редкими вкраплениями английского для связки слов. Боу смеялся! Он ничего не знает о лордах и их непутёвых сынках – это всего лишь фантазии мальчишки. А Кэп на допросе отвечал мне то, что я хотел услышать, ржать над его враками ему не позволили только воспитание и головная боль от табуретки.

Правильно я не поверил во фрегаты – встретить по уговору хоть кого в Атлантике просто невозможно – у приборов погрешности в пол-Африки. Такие вещи не всегда выходят даже вблизи материков у караванов и эскадр с их флотилиями посыльных шхун, не говоря уж искать какую-то шлюпку чёрт знает когда! Другое дело, если есть привязка к крупному географическому объекту, лучше к острову с уютной гаванью, где можно просто подождать визави. Только причём тут шлюпки и наша казнь?

Дальше спорить с ним мы не стали, помолчали, подумали. Плюш спросил, не помнит ли господин лейтенант, сколько детей выбросили в море с начала похода до мятежа? Ах, не помнит точно, ну-ну! И ладно, пусть он не берётся сказать, сколько пацанов выгрузили б на Ямайке, сколько они умудрились бы там прожить? Тоже не в курсе? Но он же точно помнит, что произошло в трюме с ним и с Джимом! Так ему всё ещё кажется, что мы напрасно вырвались оттуда?