Нажала на кнопку квартиры №33. «Не звоните, у неё открыто», – старичок меня таки догнал. Стоял, перегнувшись через перила, отпыхивался. В прихожей сразу рухнул на обитый дерматином диванчик, обмахиваясь кипой скреплённых бумажек. «Уф! Сегодня немного народу».

На стенах прихожей висели разные просветительские диаграммы и графики, как в больнице. На одной схеме красовался гигантский пельмень в разрезе, примерно в масштабе 1:10. От него во все стороны расходились стрелочки-указатели: вес пельменя, размеры защипов по ТУ, толщина тестяной оболочки, процентное соотношение фарша и теста, состав начинки…

Рядом на стенде висели распяленные мужские носки в трёх стадиях изношенности: новые, ещё с этикеткой; протёртые до прозрачности на пятке; дырявые… Надеюсь, постиранные. Под носками краткая памятка: что-то о вплетении синтетических волокон для прочности чулочно-носочного изделия.

Старичок заметил мой интерес:

– Бабнюра проверяла носкость эмпирическим методом. Надевала пяткой кверху (!) и носила три месяца – сносу не знали. Чего они делают-то: нарочно пятку вывязывают из гнилых ниток! Ах, черти! – дедок восторженно застучал палкой. – Разок наденешь – дырка! А их, носки-то, мильёнами выпускают. Вот и считайте. Чулочно-носочная мафия в действии.

Моё внимание привлекал карикатура, вырезанная из газеты. Два господина в костюмах, с торчащими и вываливающимися из кармана купюрами – деловито стряпали что-то клубах пара у плиты. Один другому говорит: «Не выбрасывай негодные продукты на помойку – у нас для этого есть население».

Грустно всё это.

Из кухни доносился возбуждённый женский голос:

– Говорю специалистам: «Так и так. Жарю фарш – половина воды. Половина! Подскажите, говорю, как на мясников в суд подать». А специалисты от компьютеров не отрываются, лениво так: «Уже подавали, и не раз. Ни одного выигранного дела. И вам не советуем: только на судебные издержки потратитесь». И ещё говорят: «А не боитесь встречного иска за распространение клеветнической информации?».

Я заглянула в кухню, больше похожую на лабораторию. Только вместо штативов, реторт и колб повсюду: на столах, подоконнике и даже на полу – теснились блюдечки, стаканы, миски, дуршлаги, ситечки, тёрки. Как будто всю посуду повынимали из шкафов.

В посудках виднелось что-то скукожившееся и потрескавшееся, что-то прокисшее, поросшее мохнатой чёрной шёрсткой плесени. На плите яростно плевалась жиром сковорода. Рядом булькала, кипела кастрюлька, в ней выпаривалось бурое месиво, источая запах старого грязного белья.

– Слышите? Слышите?! – волновалась посетительница, водя носом: – Я им говорю: испорчено – а они: «Экспертиза платная». И называют сумму несусветную. А у меня пенсия.

– А, как вам?! Лаборатория Пенсионерского! – гордо подмигнул дедок.

За кухонным столом восседала высокая суровая старуха в сдвинутых на кончик носа, как у Познера, очках. С важным сосредоточенным видом, тоже как у Познера, капала чёрную жидкость в блюдечко с мёд. Мёд на глазах синел.

Старуха удовлетворённо кивнула и записала что-то на бумажке.

– Иван Савельич! – крикнула она старику в прихожую. – Принесли копии сертификатов?

Бегло просмотрела, присовокупила к таким же бумагам в разбухшую папку. Со мной разобралась быстро: «Пустяковый случай». Сунула визитку с телефоном бесплатного юриста:

– Старательный мальчик, колясочник. За своих, льготников, горой стоит. Как раз защищает диплом, что-то о пищевом и торговом хаосе в эпоху дикого капитализма.

А дальше я осталась из любопытства, села незамеченная в уголок, чтобы не мешать.

То и дело хлопала входная дверь. Посетители вынимали из сумок… Чего только они ни вынимали! Продукты, требующие сложного исследования бабНюра откладывала и назначала время для получения результата анализа, записывала в журнал. Простейшие тесты проводила тут же, на глазах у изумлённой публики.