***

Ой, Алка, видела бы ты, как росла баба Вера. Зимним утром встают – окошки во вспученных толстых наростах льда. Печку истопят – лёд тает. У детей обязанность – ходить с резиновыми грушами и всасывать лужицы с подоконников, чтобы не натекло на пол. Потом процесс модернизировали: стали привязывать бутылки с опущенными в них тряпочками: по ним вода стекала в ёмкости.

Сейчас Гордон ведёт телепередачи про многодетные семьи, про дома без удобств. Бьёт тревогу: нечеловеческие условия, переселить в благоустроенную квартиру… А тогда считалось нормальным, все так жили.

Сядут за стол – мать взболтает гоголь-моголь из двух яиц. Нет, не каждому – на шестерых ребятишек. Порежет чёрный хлеб на тонкие длинные ломтики – макайте, смакуйте лакомство. Яйца копит в корзинке под кроватью: на продажу.

Салат покрошит – одна картошка, от силы несколько помидор. Помидоры тоже на продажу.

Земля на огороде бедная, тяжёлая, убитая: суглинок. Унавозить бы её хорошенько, чтобы пожирнела, отмякла. Но у родителей в голове не укладывалось, как это: за дерьмо деньги платить?!

Полдень, солнце жарит как в стихотворении у Некрасова. Вера, взмахивая тяпкой, находит силы смешить младших:

– Зной нестерпимый,
равнина безлесная,
Грядочки-грядки
Да ширь поднебесная—
Солнце нещадно палит.
Бедная Вера из сил выбивается,
Столб насекомых
над ней колыхается,
жалит, щекочет, жужжит.

Мимо по переулку идут соседские дети с яркими надувными кругами. Весёлую шумную компанию возглавляет Ирка, крупная, кудрявая, по-городскому одетая дочка завуча. Мама высовывается из-за забора, осклабляется: «Ирочка, купаться пошли? Ай, молодцы! Правильно, вон жара какая».

– Мам! – пользуясь случаем, напоминают о своём существовании дети, – можно, тоже на пруд?

– Окучивайте давайте! К вечеру вода в пруду нагреется – сходим.

Вечером прохладно, комары зудят, пруд пустеет, песок остыл – уже и купаться не интересно. Мать с отцом берут мыло, вехотки – чтобы заодно помыться и не ходить в казённую баню (20 копеек взрослый билет, 15 – детский).

***

Детство чем хорошо? Что ребёнок, как тварь Божия, радуется тому, что даёт день. Изо всего делает игру.

Сидит ребятня на грядке, режет лук. Август, сухо, уютно трещат кузнечики. Лука навалено – горы, детей из-за них не видно. А у них руки и языки без устали работают. Верин класс в школе «проходил» Ивана Грозного, и она осталась под большим впечатлением.

– А давайте, будто это казнь прекрасных девиц. Сначала палач обрезает волосы (взмахом острого ножа отсекается пучок корешков). Потом кожу снимает (очищается шелуха). Потом на плаху и – мой меч, твоя голова с плеч!

Отделённая от перьев золотистая крупная луковица катится в корзину, к сотням «голов» несчастных обезглавленных красавиц. Мелкий лук миловали: зашвыривали в углы огорода. Вот и не заметили, как гора лука почищена. А из зелёного пера мама пирожков испечёт.

Казнить быстро надоедало – начинались анекдоты. Или мечталки: кто бы заказал какую еду, окажись у него волшебная палочка. Лучше всех придумал маленький брат:

– Хочу, чтобы вся изба была наполнена очищенными подсолнечными семечками! И шипучей водой «Буратино»! Нырну с печки с головой – и ем-ем, пью-пью!

В городе, куда они выбираются несколько раз за лето, стоят автоматы с газировкой. Помотавшись по магазинам, дети просят пить. Мать выуживает из кошелька мелочь. Один только раз детям досталась газировка с апельсиновым сиропом за три копейки. Божественный напиток, нектар, который, должно быть, пили боги на своём розовом Олимпе! А говорят, бывает ещё с двойным, с тройным сиропом?!

Больше она никогда не покупала душистую воду: баловство! От сладости ещё больше пить хочется. Бросала в щель автомата копейку. Стакан, бурля, наполнялся прозрачной как лекарство, даже на вид горьковатой жидкостью. Одна радость, что рот и нос щекочут пузырьки. Как ни мучила детей жажда – больше глотка этой гадости сделать не могли. Мать, запрокинув голову, жадно допивала сама.