«Может наши?!» – не веря своим глазам, повторял он снова и снова. «Это же наши!!»

Он попытался встать, но его ноги предательски подкосились. Два дня без достаточного движения давали о себе знать. Тогда он опёрся на свою боевую подругу, и, встав на одно колено, с нелепым видом опять плюхнулся на землю.

«Ну, всё, опять будут смеяться…», – опуская глаза подумал он.

Подбежавшие бойцы обнаружили Николая, смущённо улыбавшегося им. Он, будто извиняясь за свой внешний вид, опустив глаза, мысленно просил не ругать его строго. Как в детстве, когда он, стоя в дверях перед своей матерью, оттирал грязные коленки после пробежки по лужам. Он понимал всю нелепость своего положения, но Николай не понимал одного, почему стоявшие возле него бойцы ополчения, – так похожие на мальчишек из детства, не смеялись над ним, а лишь молча, смотрели на него, поочерёдно снимая свои головные уборы. И Коля заплакал. Может от смущения, а может от того, что он больше никогда не увидит, своего командира, Стрелка и…

В три часа после полудня ко мне подошёл Паша.

– Искупаться не хочешь?

– А что, вас отпустили?

– Да, Иваныч разрешил, беги к нему отпрашивайся пока он во дворе.

Я подошёл к Иванычу и изложил ему своё желание, на что он, сделав каменное лицо, ответил:

– Ребята поймите, в любой момент может быть отправка, к тому же у меня приказ, в город не выпускать вас, а если с местными какие трения? Сам понимаешь… оставайся в лагере.

«Вот старый дурак, опять командира включил, и зачем я только у него спрашивал! Оставайся в лагере. Такое ощущение, что я добровольно в тюрьму сдался. Нет, нельзя сдаваться, если старый пень не хочет по-честному, придётся действовать как обычно».

– Иваныч, я из Сибири, про Дон только в книжках читал, а теперь такая возможность появилась, к тому же, я один роли не сыграю.

Лицо Иваныча расплылось в широкой улыбке и он протяжно сказал:

– Иди, коли на Дон-батюшку полюбоваться хочешь.

В нашей компании я был самым младшим и самым неопытным в военном деле. Фокс был небольшого роста, но крепкого телосложения. В его лице читалось зрелость, а также хладнокровность, он был больше похож на предпринимателя, привыкшего к комфорту и к выдержанному виски. Фокс был военным лётчиком в прошлом, сейчас же род его занятий был неизвестен, от Паши я узнал, что у него есть жена и маленький ребёнок.

Вторым был Зевс, выглядел он как человек прошедший горячую точку. На его теле было несколько шрамов, явно от пулевых ранений. В глазах Зевса читался задор, вперемешку с удалью русского богатыря, он по-ребячески смеялся и не мог никак понять, почему Дон такой мутный.

– У нас в Сибири речушки быстрые и холодные, вода в них прозрачная как хрусталь, – кричал он, растираясь полотенцем. В такой реке нет, особого удовольствия купаться.

– Ну да, вы, наверное, в Сибири у себя там с медведями в догонялки играете, – улыбаясь, ответил я.

Зевс пристально посмотрел на меня, и, отвернувшись в сторону, ответил:

– Может, и играем, только вода всё равно мутная.

«Да, с таким собеседником трудновато будет в одной берлоге, какой же особенный они народ – эти сибиряки».

Замыкал наш круг Паша, который работал и жил в Краснодаре, и по моему наблюдению, прожив там несколько лет, теперь говорил с кубанским акцентом.

После неудачной попытки пошутить с Зевсом, я, забросив свои попытки говорить с ними, стал внимательно слушать их рассказы о службе в горячих точках.

Ростов в тот день не жаловал нас погодой, хоть и июльское солнце припекало, но дул очень сильный ветер, после первого же захода, мы отправились обратно в лагерь.