– Ты как всегда добр и мил, сосед. – Откликнулся я на очередную язвительную реплику духа.

– «Взращиваю в себе светлое, знаешь ли». – Фыркнул он. – «А теперь, когда дитятко отправилось спать, может, вернёмся к моему вопросу?»

– Какому? – Моё удивление было неподдельным.

– «Приехали. Неужели мой склероз заразен?» – Как мне показалось, задумчиво протянул сосед.

– Иди ты!

– «Я бы с удовольствием, да некуда и нечем». – Ответ духа был на диво безэмоционален, но… не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: он просто постарался скрыть свои эмоции. Мне на миг даже стало стыдно. – «Эй, ты только не впадай в самоуничижение. Не всё так плохо, Дим».

Он же меня ещё и успокаивает!

– «Конечно. О себе же забочусь, между прочим». – Отозвался дух.

– Не понял.

– «Ну, представь, что сейчас идёт дождь, а у тебя ни навеса ни плаща, и спрятаться негде и согреться нечем. Холодная вода струится по спине, ты продрог, ноги промокли…»

– Некомфортно. Совсем. Но ты это к чему? – Представив описанное соседом, я даже вздрогнул.

– «К тому, что именно так я себя и чувствую, когда тебя накрывает неоправданное чувство вины. Зряшное, так сказать. Понятно?»

– Вполне. – Ответил я, удивившись ещё одному открытию, связанному с моим соседом. Вот кто бы мог подумать, что на него так влияет моё состояние?

– «Но мы отклонились от темы. Итак?» – Вновь затормошил меня дух.

– Да от какой темы-то?!

– «Намоминаю для коллег. Не далее как сегодня днём, я спрашивал тебя, каким образом умудряются оставаться в свете люди, чья работа просто-таки обязана увести их в черноту. Как-то: правители, палачи, шпионы и прочие?»

– Вот ты о чём… – Протянул я.

– «Именно». – В эмоциях духа проскользнули нотки нетерпения и любопытства. – «Так как?»

– Покаяние никто не отменял, как и епитимью. – Ответил я. – Или ты думаешь, что монастыри получают свою десятину и пожертвования просто так, от врождённой щедрости дарителей?

– «Оригинально». – А вот сейчас от соседа явственно потянуло брезгливостью. – «То есть, от черноты можно просто откупиться, предложив отцам церкви денег? Интересно, а если предложить больше, они могут вообще отменить наказание?»

– Ты сейчас очень близок к ереси, дух. – Такое… искажение смысла меня просто взбесило. – Не золото отвращает зло, а искреннее покаяние. И святые отцы епитимьей не наказывают, они лишь указывают путь для очищения души от Тьмы. Деньги же отдают Церкви на добрые дела во имя Света. На содержание домов призрения, школ и госпиталей…

М-да, как-то криво у нас с носителем разговор пошёл. Я, если честно, даже несколько испугался его фанатичности. Ну, может быть и не испугался… но неприятно было. Очень. Да ещё и воспоминания. Вот, когда нужно, их не доищешься, а тут, бац, и ловите, будьте любезны. И ведь не сказать, что воспоминание оказалось каким-то страшным, вовсе нет. Возникло на миг перед внутренним взором очень милое женское лицо, с живым взглядом и чуть удлинённым, почти «восточным» разрезом глаз, смуглой кожей и высокими скулами. Отозвалось в душе нежностью, а в следующий миг, вдруг исказилось, в глазах плеснуло обжигающим яростным огнём, а на нежных розовых губах мелькнула снисходительная, скорее даже презрительная усмешка. Так смотрят очередные «постигшие истину» на недостойных, что отказываются следовать их пути. Так усмехаются новообращённые фанатики, упиваясь своим превосходством в святости и ложной праведности, и с высоты их, взирая на окружающих грешников, слепцов, не зрящих истины. И вот она-то, эта улыбка, словно ножом по сердцу прошлась, резанула, опалила и… видение исчезло. Кто была эта красавица, вызвавшая такую нежность и так неприятно поразившая фанатичным огнём и презрением в глазах? Не знаю. Не помню. Но, может, оно и к лучшему? Уж очень яркой болью отзывается во мне её образ. Образ женщины, искренне гордящейся тем, что она стала овцой… пусть и в церковном стаде, что хоть стригут, но не забивают, и рабой… пусть даже и бога, виденного в последний раз две тысячи лет тому назад.