– А где Наста? – Ну, наконец-то он пришёлв себя. Я окинул взглядом держащегося за голову дворянчика и вздохнул…

Рассказ получился коротким, но весьма содержательным. И как не удивительно, дворянчик вроде бы в него поверил, хотя доказательств я ему не представил. Впрочем, если понадобится, можно будет сводить его к роще и продемонстрировать то немногое, что подтвердит мой рассказ. Правда, для этого придётся выждать некоторое время, чтобы не нарваться на тварей или возможного контролёра. И об этом я тоже ему рассказал. Мальчишке хватило.

А пока дворянчик приходил в себя и примерял вытащенный мною из заплечника, и брошенный ему запасной колет, я пытался понять, что вообще толкнуло меня прийти на помощь этому… курёнку. А приглядевшись к спасённому, назвать его иначе, язык не поворачивается. Шестнадцатилетний недоросль, третий сын какого-то барона из центральных провинций империи, неизвестно каким ветром занесённый в наши края, вместо столицы, где его ждало тёплое место студента Университета, под крылышком императора. Мир он, видите ли, посмотреть решил, прежде чем оказаться запертым в университетском городке… это по его собственным словам. Ну, недоросль и есть. Ленбургские одногодки, по сравнению с этим баронским сынком, просто самые рассудительные люди на свете. Мрак!

– А где моя шпага, сударь Дим? – Одёрнув в очередной раз великоватый ему колет, вдруг спросил этот…

– «Пир Граммон» – Подсказал сосед. Ну да, сударь Пир Граммон, третий сын барона Граммона, владетеля Бордэс, так он, кажется, представился.

– Там же, где ваш кинжал и камзол… сударь Пир. Очевидно, послужил зубочисткой какому-то бредню – Ответил я.

– Надо забрать. – Он даже кулаком по раскрытой ладони прихлопнул. И тон, уверенный такой! Идиот.

– Не выйдет. – Покачал я головой. – По крайней мере, не в ближайшие несколько дней.

– Это клинок моего деда! Он мне сам вручил его перед смертью, и я не могу вот так его лишиться! Как вы не понимаете?! – Воскликнул дворянчик, но, не увидев на моём лице сочувствия, вдруг дёрнул головой и, закаменев, процедил через губу. – Впрочем, какого понимания я мог ожидать от быдла? Черни недоступно…

Что там должно быть недоступно черни, я не дослушал. Уроки деда и жизнь в Ленбурге сказались быстрее, чем «баранёнок» успел закончить свою речь. В следующий миг мой кулак впечатался в челюсть Граммона и тот, нелепо взмахнув руками, кубарем покатился по земле.

– Слушай внимательно, идиот. – За шкирку подняв мотающего головой Пира на разъезжающиеся ноги, я прислонил курёнка к дереву, чтоб не упал, но воротник рубахи из руки не выпустил. На всякий случай. – Тебя привели в Пустоши на убой, как телка на верёвочке, и у тех, кто тебя сюда притащил, были все шансы на успех, если бы рядом не оказался я, «чернь» и «быдло». И только благодаря мне ты сейчас стоишь на своих двоих, живой и здоровый, одетый в мой колет, с моим кинжалом на поясе, но даже не подумал поблагодарить за спасение, несмотря на всю свою дворянскую честь и высокое происхождение.

– Я… – Курёнок, кажется, оклемался от удара и попытался что-то возразить. Не вышло. Я крутанул рукой ворот, за который удерживал дворянчика, да так, что тот подавился словами. Но душить не стал. Отпустил. Граммон чуть постоял, покачиваясь, словно былинка на ветру, и мягко съехал по стволу дерева наземь.

Глянув на понурого мальчишку, бездумно смотрящего куда-то вдаль, я хмыкнул и отошёл в сторону. Гнев мой погас так же резко, как и загорелся.

– Извините, Дим. – Спустя минуту, проблеял Граммон. – Я вспылил и был не прав. И… спасибо, что не бросили там, у рощи.