– Ага, – согласился второй зайчик. У него оказался английский акцент. – Страшно бледная. Просто страшно.

Я посмотрела по сторонам, пытаясь понять, слышал ли их еще кто-нибудь, кроме меня, но у всех подтаяли лица. У меня началась паника – сердце бешено забилось, ладошки вспотели. Что со мной? И тут я вспомнила… братовы белые таблеточки! Я днем одну приняла. Черт! А Джейн предупреждала, что алкоголь с ними никак нельзя.

Меня сильно затошнило. Голова закружилась, руки стали невесомыми, зайчики заржали. Каждая следующая волна тошноты оказывалась сильнее предыдущей, я поняла, что дольше сопротивляться не смогу. Я обернулась к туалету – он был ужасно, ужасно далеко.

У меня за спиной худшие сутки моей жизни, а впереди – еще хуже? Меня пронзила боль от несправедливости, я возмущенно схватилась за пакет для рвоты.

Только не это, только не это, ну пожалуйста…

Режиссер кино сейчас показал бы лица других пассажиров.

Моя соседка в ужасе отшатнулась.

Мужчину сзади тоже охватил рвотный рефлекс.

Мальчик слева начал смеяться и показывать пальцем.

Старички справа вцепились друг в друга и начали перешептываться.

Я опустила взгляд на тапки; они перестали шевелиться, и я догадалась, что мне значительно лучше. Физически. Эмоционально мне было все еще крайне фигово и вообще не до смущения. Я даже предположила, что меня поместили в какое-то сильно продуманное реалити-шоу, в котором все, кроме меня, актеры. В котором продюсеры играют против меня и стараются максимально испортить мне жизнь. Или это опять проделки сучки-кармы?

Я ощутила неимоверное одиночество, схватилась руками за голову и взмолилась о том, чтобы самолет рухнул. Или хотя бы оторвалась крыша, и меня вынесло наружу. Хотя, конечно, я не жаждала оказаться в такой же ситуации, как те несчастные люди в Андах, которым пришлось есть друг друга, чтобы выжить, но я все равно хотела бы исчезнуть.

И чтобы со мной был Майкл.

Просто страшно хотела. Я хотела лететь в свой медовый месяц, счастливая, держась с мужем за руки и…

– Лили, ты в порядке? – Гот встал со своего места и присел рядом со мной на корточки. Казалось, он искренне за меня переживает.

Какое ему до меня дело? Окончательно меня удивив, он мягким жестом положил руку мне на плечо.

– Мне уже лучше, – робко ответила я.

– Может, колы принести? От тошноты хорошо помогает!

Я даже ответить не успела, как он отправился куда-то. Меня ошеломила неожиданная доброта странного незнакомца. Ведь таким наверняка на всех вокруг наплевать? Спроси вы меня несколько минут назад, я бы сказала, что он скорее украдет у меня сумку и будет голым выплясывать в лесу вокруг костра.

Вернувшись, он открыл банку и протянул мне. Я сделала глоточек прохладной колы. Он оказался прав – мне немножко полегчало.

– Спасибо!

Сейчас он сидел совсем близко, и я решила использовать эту возможность, чтобы рассмотреть его получше. Хотя он и совершенно не в моем вкусе, я увидела в нем нечто привлекательное в стиле похабной рок-звезды или пиратов Карибского моря. На втором запястье, без браслета, с внутренней стороны было вытатуировано маленькое розовое сердечко, казавшееся таким неуместным рядом со второй, геометрической татуировкой. Можно сказать, что это было мило. Хотя в целом это слово к нему однозначно не относилось.

– Что она означает? – заинтригованно спросила я.

Гот опустил взгляд.

– Это на память о моей сестренке. Она умерла.

Сказав это, он ушел.

Я его явно обидела, и мне стало жутко стыдно. Обидела единственного человека во всем самолете, кто проявил ко мне добрые чувства!

Я наблюдала за тем, как он сел на свое место в надежде, что он обернется и я молча смогу принести извинения. Но этого не произошло. Он надел наушники и закрыл глаза.