Наконец хлыст отброшен. Потная физиономия лоснилась, халат распахнут, обнажая тёмное гладкое тело.

Дархань повалился на пуховичок, отбросив хлыст. Из-под одеяла высунулась Сяоли. Глаза покраснели, потёки слёз смыли краску с глаз. Она выглядела смешной и маленькой. Волосы растрёпаны и спутаны. Она осторожно всматривалась в отдувающегося Дарханя.

– Прямо зверь, – тихо произнесла она, опуская ресницы. – Так наброситься на свою птичку. И не жалко? Посмотри, что ты наделал. Как я покажусь теперь людям.

Дархань хмуро глянул в её сторону и отвернулся. Недовольно засопел в усы.

– Иди сюда и пожалей, изверг. Не дуйся, успокойся. Ну иди же.

Дархань нехотя поднялся и пересел на кровать. Лицо отворачивал, но видно было, что он доволен приглашением. «Ишь, боров. Теперь можно и выпросить, что надо. Пока не поздно, нельзя упускать такого случая», – Сяоли робко улыбнулась и осторожно протянула в его сторону руку.

Дархань бросился к ней.

Успокоенные, они тихо валялись, наслаждаясь тишиной и теплом.

За окном бушевала весна, птичий гомон стоял несмолкаемый. В приоткрытое окно веяло едва уловимыми волнующими запахами. Зацветающие абрикосы бросали тени на пол. Приятно баюкал слух отдалённый гул трудолюбивых пчёл.

– Дорогой, что тебе стоит выхлопотать для моего брата пропуск в Гирин или Мукден. Хочет заняться торговлей. Старшие уже замучили его. Да и я так думаю, что пора ему попробовать себя в деле. И женитьба не за горами. К осени свадьба, а дела ещё не начал, – она нежно потёрлась о его пухлую щёку и обвила шею мягкой рукой.

– Давно пора твоему балбесу за дело браться. Меня-то не забудет? Ладно, ладно! Что смогу сделать, то и получит. Напоминай только, а то забыть могу. Небо ещё не отвратило от меня досточтимого дутуна. На прощание он мне не откажет.

– Спасибо, милый. Я была уверена, что твоё доброе сердце откликнется на мою просьбу. Надо помочь братцу.

– Поможем. Чего уж там, – голос Дарханя звучал солидно, с достоинством. Приятная лесть распирала до видимого удовольствия.

Самым большим наслаждением Дарханя были вот такие минуты, когда он мог слушать слова хвалы в свой адрес, особенно после ссор или неприятностей по службе. Снисходительно потрепав Сяоли по щеке, он нехотя стал одеваться. Дела не ждали, спешил доказать правоту своих слов наложнице. А Сяоли вскочила и стала торопливо помогать ему. Звать утром слуг им не хотелось.

Дархань ушёл, нежно поцеловав свою возлюбленную.

– Тьфу! – плюнула женщина, брезгливо вытирая щёку. – Хвала небу, до вечера оставил меня в покое.

Позвала служанок, и те быстро навели туалет и прибрали в комнате. Сяоли спешила. Тревога отражалась на лице. Торопливо влезла в носилки, и четверо рабов затрусили в направлении дома Дау.

Город сиял солнцем и нежной зеленью молодой листвы. Она робко выглядывала на ещё плохо вымытых дождями ветках. Ребятишки стаями носились по просохшим дорогам и полянам, распугивая кур и коз. Мычали медлительные буйволы, таща нагруженные арбы и повозки. Босоногие возчики терпеливо понукали их и снимали шапки, провожая носилки.

– Дедуля, здравствуй! – Сяоли ворвалась в комнату к Вэй-си. Тот сощурил морщинки у глаз. Щёки порозовели от радости, руки нежно и торопливо притянули молодое тело к груди.

– Как хорошо, что ты пришла! Сейчас и Тин-линя позовём. Вот приятные минуты для старика!

Тин-линь прибежал и с радостными глазами уселся рядом.

– Мои дорогие! – воскликнул старик, шамкая губами. – Вы опять подарили мне радостные минуты.

– Что ты, дедушка? Это нам с тобой радостно и хорошо, – Сяоли с нежностью прижалась к морщинистой коричневой руке деда.