Справа от ворот ржавым кособоким ромбом висела металлическая табличка. Но прочесть её было невозможно, потому что проволока, ухватившая её край, сохранилась лишь с одного угла, и табличка прогнулась, повиснув наизнанку. Под любопытными взглядами девушек Ильнур подошёл к воротам и ухитрился развернуть указатель. Но результат оказался прежним: на табличке остались только призрачные разводы на грязно-белом поле, подёрнутом кракелюром, разбегавшемся от проросшей сквозь него ржавчины. Лишь в самом начале, в левом верхнем углу таблички сохранилась бледная тень перекладины, которая могла бы принадлежать почти любой букве алфавита.

– Дела давно минувших дней… – приподнял я брови и беззвучно присвистнул, вызвав цепную реакцию смешков. – Ну что, поиграем в отважных археологов, или, может, оставим всё как есть и благополучно вернёмся в привычный уютный мир?

– Всё-таки интересно, что это… – удивив всех, вдруг протянул Ильнур.

– Да! Мы столько сюда шли, неужто повернём назад?! – досадливо сказала Мария, и я снова понял, что сопротивление бесполезно.

– Странное какое-то здание, – вмешалась Ольга. – Не то ангар… Но больно уже капитальный! Не то школа… Но зачем же тогда колючка? Нет, на школу не тянет. Слишком брутальное. Может, какая-то резервация? Для одарённых этими, как их… суперспособностями!

Все захихикали, а Мария и вовсе прыснула со смеху, мило пряча лицо в складках объёмного шарфа.

– Нет, вряд ли, – сказал я без улыбки. – Да и о пустующих больницах я никогда не слышал (вновь волна смешков). Архитектура какая-то странная: никаких хозяйственных корпусов, пристроек – просто большой, длинный дом, как…

– Коровник, – брезгливо вставила Ольга.

– Нет, для коровника великоват, – снова ответил я.

– Слоновник! – весело ввернула Мария, и её встретил дружный хохот.

Не сдержался и я.

– Маловат…

– Индийские слоны достигают роста не более трех метров и не превышают массы пяти тонн, – менторским тоном изрекла Мария.

«Ох, если ты хотела впечатлить кого-то из скептически-настроенной аудитории, то попала в самую точку» – со скрипом зубовным подумал я. – Но здание и правда странное: хоть явно заброшено, с дырами выбитых окон и потёками влаги, но вокруг него нет и следа того хаоса, какой обязательно образуется в покинутых человеком местах. За первым кольцом ограждений всё вполне обычно: крепкие стебли сухой травы, вынесшие тяжесть снега и пропоровшие сугробы, голый кустарник, мелкие горки мусора, бой кирпича, стекла… Но вот странно, ничего такого нет и в помине за вторым кольцом колючки. Ни буйных зарослей, ни сухой травы, ни разбитых оконных рам… Хотя к стенам здания и привалились куски битых стёкол, но всё поле вокруг сплошь чернеет твёрдой вытоптанной землёй, будто бы даже раскатанной колеями и подёрнутой свежей наледью».

– Может, ну его нафиг?! Вдруг это полигон? – шутя выдал я.

– Да ну, что вы, какой ещё полигон?! – запротестовала Мария. – Я не слышала о таком. Ну какой полигон у нас в городе?

– А мы, по-вашему, всё ещё в нём? – в тон ей поинтересовался я.

– Ну конечно в нём! – не на шутку обиделась Мария. – И пяти километров не ушли…

– Да? А ты думаешь, мирному горожанину известна точная конфигурация его границ? – зачем-то всё подстёгивал её я, сам удивляясь этому бреду, но не в силах остановиться.

– Тем более пошли! – весело сказала она, сорвавшись с места и с силой толкнув створку едва державшихся на петлях ворот.

***

Во второй линии ограждений тоже были ворота, но размером поменьше. И сам забор был проще: чуть выше моего роста, не с бетонными столбами, а с толстыми трубами, не знавшими иной краски, кроме оттенков гнили и окисления. И колючка здесь была только поверху, а между опорами была растянута сетка рабица. Но, похоже, здесь и был основной КПП, и у ворот стояла гнилая деревянная будка с давно вывалившимся окном. Мы по очереди просунули головы в прямоугольник, где некогда была рама, теперь чёрным ромбом валявшаяся под ногами. Но внутри не нашлось ничего интересного: ни, например, сломанного стула дежурного, ни даже погнутой алюминиевой кружки или осколков чашки с толстым чайным налётом. Лишь доски внутренней обшивки, вымытые до пепельного оттенка дождями, источали запах сырости с какой-то химической примесью, а местами лоснились разводами олифы с кристаллической бахромой. Настил на полу расселся, открыв широкие щели, пропускавшие аромат чернозёма.