– Лайза, идите к той вон скамейке, сядьте и ждите меня. И не разговаривайте ни с какими репортерами.

– А как насчет…

– Просто делайте то, что я говорю.

Когда Лайза отошла, Фриман приблизилась ко мне. Она была в бешенстве, я видел, как огонь полыхал в ее глазах.

– Холлер, что это за дерьмо?

Она потрясла над головой моим ходатайством. Я сохранил безмятежный вид даже тогда, когда она подошла ко мне слишком близко.

– Полагаю, совершенно очевидно, что это, – ответил я. – Это ходатайство об отстранении вас отдела, поскольку у вас возник конфликт интересов.

– У меня возник конфликт интересов?! Какой такой конфликт?

– Послушайте, Энди… ведь я могу называть вас Энди, не так ли? Если моя дочь так вас называет, значит, и мне можно, правда?

– Прекратите нести околесицу, Холлер.

– Пожалуйста. Конфликт, который я имею в виду, состоит в том, что вы обсуждали это дело с моей бывшей женой и…

– Которая, между прочим, является прокурором, работающим в том же учреждении, что и я.

– Это правда, но обсуждали вы его не только в офисе. На самом деле это случилось во время занятий йогой и в присутствии моей дочери, а возможно, и кое-где еще, насколько мне известно.

– О, перестаньте! Какой вздор.

– Вот как? Тогда зачем вы мне солгали?

– Я никогда не лгала. Что вы имеете…

– Я спросил, знакомы ли вы с моей бывшей женой, и вы ответили: шапочно. А на самом деле это неправда, не так ли?

– Мне просто не хотелось обсуждать это с вами.

– Значит, вы солгали. Об этом я в ходатайстве не упомянул, но могу добавить, прежде чем представить его суду. И пусть судья решает, важно это или нет.

Она сделала долгий выдох и обреченно сдалась:

– Чего вы хотите?

Я осмотрелся. Никто нас не слушал.

– Чего я хочу? Я хочу, чтобы вы поняли, что я тоже умею играть по вашим правилам. Вы решили вести себя со мной жестко, я тоже могу.

– Что вы имеете в виду, Холлер? Какой услуги за услугу вы требуете?

Я кивнул. Вот это деловой разговор.

– Вы понимаете: если завтра я подам это ходатайство, вы отойдете в область предания. Судья склонится на сторону защиты. Он постарается избежать всего, что могло бы ему навредить. Кроме того, ему хорошо известно, что в окружной прокуратуре работает куча вполне дееспособных прокуроров. Прислать вам замену ничего не стоит.

Я указал на свору репортеров, собравшихся в коридоре, большинство из них по-прежнему не отходили от Герба Дэла.

– Видите, какой ажиотаж дело вызывает в прессе? Увы, для вас все это останется позади. Вероятно, это самое значительное дело в вашей карьере, и оно уплывет от вас. Никаких пресс-конференций, никаких крупных заголовков, никаких прожекторов. Все достанется тому, кого пришлют на ваше место.

– Ну, я еще поборюсь, и далеко не факт, что судья Моралес купится на ваш бред. Я объясню ему без обиняков, что вы делаете: пытаетесь торговаться с окружной прокуратурой, пытаетесь избавиться от прокурора, которого откровенно боитесь.

– Вы можете сказать ему все, что угодно, но вам придется ответить судье – причем в открытом заседании, – как могло случиться, что моя четырнадцатилетняя дочь на прошлой неделе за ужином пересказывала мне факты по этому делу.

– Это чушь. Вам должно быть стыдно использовать вашу…

– Что? Вы хотите сказать, что я лгу? Или что моя дочь лжет? Ведь ее тоже можно вызвать в суд. И я вовсе не уверен, что вашему начальству понравится такой спектакль или такие, например, газетные заголовки: «Окружная прокуратура допрашивает с пристрастием четырнадцатилетнюю девочку, называя ребенка лгуньей». Несколько безвкусно, вы не находите?

Фриман повернулась ко мне спиной и сделала было шаг, чтобы уйти, но остановилась. Я понял, что моя взяла. Ей следовало бы уйти от меня и отказаться от дела, но она не смогла. Это дело и все, что оно ей сулило, были ей необходимы.