Севостьянов понимал, что такое момент отчаянья, поэтому принял это как должное. Он посмотрел на нее, как пятиклассник, который не выучил урок, после опустил свой виноватый взор и чуть слышно прошептал:

– Простите…

– Простите, да ты что, скотина ты этакая, я мужа из-за тебя потеряла, отца своих детей, а он мне, простите, – ответила с ненавистью в глазах вдова и, подойдя вплотную, отвесила звонкую пощёчину, добавив при этом, – будь ты проклят, гад.

Севостьянов же, посмотрел ей в глаза и произнес:

– А я вам все-таки счастья желаю.

И удалился.

На выходе с территории кладбища его окликнул Астахов: «Стас»! Севостьянов повернулся и не поверил своим глазам.

– Гена! А ты что тут делаешь?

– Да то же, что и ты!

– Ты знал Юру?

– Нет, Юру я не знал… Но я хорошо знаю тебя, знаю, что в его смерти виноват не ты, что зря они на тебя так.

– Жалеть меня пришел? Я ни в чьей жалости не нуждаюсь. Ты меня понял?

– Понял.

– А раз понял, так проваливай отсюда, – выдавил из себя Севостьянов и заплакал как пацан, навзрыд.

– Стас, пойдем присядем на лавку, тебе нужно успокоится.

На совсем недавно безмятежном и спокойном небе закружились хмурые, угрюмые, свинцово-серые тучи, задавившие солнце своей тяжестью. Оно за считанные минуты, скрылось за их тяжёлыми боками… Сверкнула молния, а через несколько секунд невдалеке пророкотал гром, подтверждая своим ворчанием, что вот-вот на землю обрушится ливень. Астахов предложил Севостьянову скрыться от надвигающегося дождя в каком-нибудь кафе, чтоб выпить за упокой души усопшего и откровенно поговорить о всех недоразумениях. Но Севостьянов, смахнув ладонью с глаза слезу, тихо промолвил:

– Ты видишь лавку на бульваре?

– Да, вижу, – ответил ему Астахов.

– Вот на ней мы с тобой и потолкуем, а дождь… Да пусть он будет! Может быть, только он в состоянии омыть наши зачерствелые и грязные души.

Когда они синхронно опустились на эту почерневшую от автомобильной копоти и пыли лавку, им на головы упали первые капли дождя, а следом не заставили себя долго ждать и другие, после их стало всё больше и больше, они сталкивались боками и разбивались на мелкие частицы, которые, в свою очередь, стремились опуститься на разгорячённые головы собеседников. Астахов попытался еще раз уточнить:

– Стас, может быть все-таки, в кафе?

– Нет, продолжим здесь, тебе полезно остудить голову, а то в последнее время в ней завелись дурные мысли.

– Да хватит тебе уже… Ты меня очень быстро привел в чувство! Я две ночи почти не спал, все думал, думал, кто я: спасатель или вредитель!

– И что надумал?

– Получается, что больше вредитель, чем спасатель.

– То-то и оно, Гена! Ладно, пойдем в кафе, а то и впрямь мокро.

И друзья быстрым шагом, переходящим на бег, направились в сторону ближайшего кафе.

– Простите, можно нам коньяк и две рюмки, – обратился Севостьянов к бармену, едва перешагнув порог.

– Конечно! Вам за стол подать? – поинтересовался бармен.

– Да, будь добор, вот за этот, – указал Севостьянов на стол возле окна.

– Сию минуту, ответил бармен, и подозвал официанта, – Сережа, обслужи клиентов.

Присев за стол Севостьянов поинтересовался:

– Ты не против, я распорядился?

– Нет, не против! Я только подумал, не рановато для бутылки коньяка? У меня на сегодня запланированы кое-какие дела.

– Отмени их к черту.

– Это связано с новой работой, точнее сказать, с трудоустройством.

– Устроишься позже.

– Да куда еще позже? Мне же нужно кормить семью.

– Ну ладно не плачь, мало наворовал? Или быстро спустил все?

– Ну я же попросил тебя…

– Я, Гена, хочу поднять первую рюмку за тебя, за подонка, не чокаясь, ведь ты же, Гена, умер… Юра остался жить в моем сердце навечно, а ты, Астахов, умер, сдох, – выкрикнул Севостьянов и быстро заглотил содержимое стакана.