стоит передо мной на коленях, а не наоборот, и от нелепых, неуместных воспоминаний у меня начинается тошнота. Он берёт меня за руку и с серьёзным видом пытается прощупать пульс. Когда он с таким же серьёзным видом спрашивает, не кружится ли у меня голова, звук прорывает вату, слух встаёт на место как подходящий пазл, окружающий мир всасывает меня обратно. В свой шум, свою суету, своё беспокойство, своё население, стреляющее в поездах. Мужчина продолжает обо мне тревожиться, и это концентрированное внимание слишком искренне, чтобы быть мне привычным. Если что и могло сейчас подкосить меня ещё больше, то именно это. Ничто сегодня не было привычным. Особенно слёзы. Слёзы льются сами, наверное, впервые после смерти родителей, и в них всё. Не только сегодня. Всё, что было до этого, что копилось всё это время.

Если бы я знала, что эта демонстрация уязвимости приносит такое облегчение, возможно, я бы практиковала её чаще. Я буквально захлёбываюсь рыданиями по всему, чем могла бы похвалиться моя жизнь, если бы всё – или хоть что-то – сложилось иначе. Я никогда такого себе не позволяла. Он обнимает меня, и рыдать в его объятиях почему-то становится унизительно, но очень приятно. Я чувствую его тепло. Его тело. Он чувствует моё. Каждую клеточку. Мне хочется вырваться из его крепких порочных объятий и убежать прочь, подальше от этой оскорбительно непривычной ситуации, но у меня нет сил.

А может, не так уж мне и хочется.

Потом я размазываю слёзы по лицу рукавом джинсовки и смотрю на него повнимательнее. У него чёрные волосы, карие глаза и идеально чистая и гладкая кожа. Обволокший меня запах крови и мозгов беременной уступает место мужскому парфюму – пряному, чувственному, надёжному. Даже пиджак на нём сидит идеально. Вопреки произошедшему и обстановке, я чувствую, как предательски сдаётся часть меня: я понимаю, что хочу, чтобы он меня трахнул. Прямо здесь, прямо сейчас, прижимая к этой чёртовой колонне, не обращая внимания на разваливающийся окружающий мир. Трахнул так, чтобы я забыла всё, что сегодня произошло. Вероятно, всё это написано на моём лице (заплаканном и, скорее всего, смертельно бледном), потому что Артур улыбается, встаёт и подаёт мне руку, поднимает меня на ноги.

– Пойдём, тебе нужна помощь, – говорит он идеальным тембром.

Он на голову выше меня, и я чувствую себя хрупкой. Когда он направляется к врачам, я упираюсь, и он всё понимает. Кажется, он ничуть не удивлён. Я смотрю, как кто-то даёт показания. Вроде это один из тех, кого вырвало в вагоне.

– А знаешь, они и без тебя справятся, – слышу я и мгновенно чувствую облегчение.

Не знаю, насколько это правильно, но я согласна: справятся, я вряд ли смогу что-то добавить, выдавить из себя что-нибудь существенно новое. Больше всего я хочу повернуться и уйти, а не перемалывать случившееся в труху под запись. Просто исчезнуть, оказаться не здесь. И моё желание исполняется. Артур уводит меня, так спокойно и незаметно, что никто не бросается нам вдогонку, требуя от меня отчёта, осмотра или чего-нибудь ещё. До нас словно никому нет и дела, и это восхитительно. Момент портит лишь моя потеющая ладошка в большой ладони Артура, но его, кажется, это совсем не заботит.

В тот день он помог мне, придал мне смысла, поднял меня с колен.

Так я думала.

Несмотря на то что все заплатили за вход на лекцию одинаково, она слушает внимательнее остальных. Действительно слушает. Пока я бесстрастно вещаю об особенностях восприятия окружающего мира древними египтянами, подкрепляя свои слова слайдами презентации и различными примерами, она сосредоточенно делает пометки в блокноте, обшитом бордовой кожей, быстро перемещая взгляд от него к экрану презентации и обратно. Я говорю об алебастровых сосудах третьего тысячелетия до нашей эры с посвятительными Осирису иероглифическими надписями на стенках, нет-нет да возвращаясь к ней взглядом. Мне кажется, что она совершенна. Абсолютно гармонична посреди египетской лекции. Когда я включаю узкоспециализированный научно-познавательный фильм про четыре канопы для хранения внутренних органов, извлекаемых при мумификации, и про жертвенники с углублениями для излияний, смоделированные на нашей кафедре при помощи сотрудников отдела компьютерных технологий, я всегда сажусь в последний ряд и проверяю электронную почту. Но не сегодня. Сегодня я непринуждённо сажусь рядом с ней (через сиденье; на соседнем с ней месте лежит её сумка, и это очень хорошо –