Хафиз сидел напротив меня. Его лицо выглядело сдержанным и настолько идеально симметричным, что я обнаружила, что пялюсь на него. Он напомнил мне плитки импортного шоколада, стоящие в запертых витринах в Тегеране, те, что Баба покупал нам с Хуссейном, когда мы очень хорошо себя вели. Его волосы были цвета обжаренных и смолотых какао-бобов, и он носил их зачесанными от лица назад, так, что глаза оставались полностью открытыми. Они были ясными и привлекательными, но с горьковатым послевкусием, как две капли темного ликера. Он знал, что его тоже показывают, но легкое возмущение скатывалось с его карамельной кожи, как те слои блестящей фольги, которые мы срывали со своих шоколадок, когда они наконец попадали нам в руки.

Когда я в третий раз поймала его за тем, что он посмотрел на часы, он немного смутился. Я пожала плечами, ведь для меня это чаепитие тоже не было развлечением. После этого он стал исподтишка посматривать на меня. Когда к нам зашла соседка тети Заррин, он поздоровался с ней, но тут же снова вернулся взглядом ко мне, словно не заметив ее ярко накрашенных губ и откровенного выреза. За обедом мы сидели рядом, чувствуя, как нас обоих оценивают – его моя тетушка, меня его мать – в качестве пары.

– Почему бы детям не убрать со стола? – предложила тетя Заррин, когда обед закончился.

– Все это так нелепо, – пробормотала я, когда мы остались вдвоем.

– Ты в первый раз?

Я кивнула.

– А я в третий, – сказал он. – Постепенно привыкаешь.

Потянувшись к одной и той же миске, мы соприкоснулись пальцами. И оба синхронно отпрыгнули. Мне понравился его смех и то, как он выглядел, когда немного расслабился. Словно маленький мальчик, который долго сидел взаперти и наконец вышел на волю, чтобы запускать змеев и строить башни из песка. Меня так увлекла эта перемена, что я не заметила блюдо с рисом на краю стола и столкнула его локтем на пол. Оно рухнуло с грохотом.

– Шейда! Что там такое? – спросила тетя Заррин из гостиной.

Это было ее любимое блюдо из сервиза, который она привезла из Ирана. Я в ужасе уставилась на осколки.

– Простите, – после неловкой паузы сказал Хафиз. – Я разбил одно из ваших блюд.

Наступило молчание.

– Ничего, дорогой, – сказала тетя Заррин. – Думаю, Шейде просто придется держать тебя подальше от кухни.

Мы услышали смех в гостиной.

– Спасибо, – беззвучно сказала я.

Поддразнивания продолжились. Я покраснела. Хафиз помог мне убрать осколки.

Когда спустя две недели он сделал предложение, я ответила согласием. Вскоре он рассказал мне, что вообще никогда не собирался жениться. У нас обоих были свои причины – у меня семья, ожидающая начала новой жизни, а у него – призраки, от которых он старался держаться подальше.

3 августа 1982 года

Через неделю после того, как мы назначили дату, тетя Заррин отвела меня к доктору Горману. Он дал мне три плоских круга.

– Это пробники. Принимай по одной таблетке каждый день, двадцать восемь дней. Когда пачка закончится, начинай следующую. Поняла?

Я кивнула.

– Их надо вставлять по утрам или вечером?

Доктор Горман посмотрел на меня так, словно я прилетела с другой планеты.

– Дорогая, – улыбнулся он. – Ничего не надо вставлять. Их принимают орально. Глотают, вот так… – Он раскрыл рот и сделал вид, что запивает из стакана с водой.

Я покраснела. Как наивно с моей стороны считать, что все, что имеет отношение к детям, происходит там, внизу.

– Вот рецепт. Покупай новые до того, как они закончатся.

– Спасибо.

Тетя Заррин ждала меня за дверью. Она хитро подмигнула мне и шлепнула по попе.

– Теперь угости меня мятным чаем, и я расскажу тебе, как довести твоего