Не говоря ни слова, служанка наводила порядок и расставляла все по местам. Акико тоже привыкла к требованиям хозяйки дома. Она работала здесь с самого детства.

И, следовательно, знала маму Нори. Нори все время хотелось ее расспросить, Акико все время хотелось рассказать, однако обе были слишком послушны.

– Что же мне надеть? – просипела девочка, презирая внезапно дрогнувший голос. – Как вы думаете?

Вариантов было немного: темно-синее платье в горошек с коротким рукавом и кружевным воротничком, зеленое кимоно с бледно-розовым поясом, ярко-желтая юката (для лета) и черное кимоно.

Нори пожевала щеку изнутри.

– Черное, – решительно ответила она на собственный вопрос.

Акико достала кимоно из шкафа и разложила на постели.

Нори пришла к такому выводу относительно легко: на фоне темной одежды кожа покажется светлее. Пока служанка помогала ей одеваться, мыслями Нори унеслась дальше.

Она провела дрожащей рукой по волосам – густым, буйным, упрямо вьющимся, несмотря на ежедневные попытки усмирить их расческой. Своеобразного оттенка темно-коричневого, который Нори сравнивала с корой дуба. Их никак не получалось заставить ниспадать на плечи, как у матери и бабушки. Однако, если приложить достаточно усилий, они распрямлялись настолько, что можно было заплести их на затылке в косу длиной до пояса и повязать яркой лентой. Тогда волосы выглядели почти нормально.

Сегодня из двенадцати лент Нори выбрала красную. Любимую, потому что красное подчеркивало блеск в глазах цвета шампанского, а единственное, что Нори все-таки нравилось в собственном лице, так это глаза – даже бабушка однажды мимоходом отметила, что они «довольно любопытные».

Изящно миндалевидные, как и следует. Хоть в этом она не выделялась так сильно.

Как только девочка оделась, Акико ушла.

Нори замерла посреди комнаты, усилием воли заставила себя не вертеться. Чинно сложила руки, с легким презрением разглядывая кожу. Вроде получше. Два года принятия ванн – и наконец заметна разница. Еще пара лет, и кожа посветлеет настолько, что можно будет покинуть чердак.

В отличие от бабушки, которая время от времени заходила, дедушка изо всех сил старался избегать внучки. Как советник императора, он большую часть времени все равно проводил в Токио. В тех редких случаях, когда их пути пересекались, он смотрел на Нори жестким взглядом, от которого продирало холодом. Иногда она спрашивала о дедушке у Акико. Служанка сразу тушевалась: «Он очень важный человек, очень влиятельный». И поспешно начинала говорить о другом.

Как бы ее ни мучило любопытство, Нори была не настолько глупа, чтобы обсуждать подобную тему с бабушкой. Совет матери оказался весьма полезен – хотя и не позволял узнать, где она и когда вернется. Впрочем, Нори старалась об этом не думать.

Звук шагов известил ее о прибытии бабушки. Нори опустила взгляд в пол и низко, почтительно поклонилась.

Женщина перед ней помолчала и спустя мгновение вздохнула:

– Норико.

Знак, что можно разогнуться. Нори медленно выпрямилась, все так же вежливо, старательно не поднимая глаз.

Пожилая женщина стремительно приблизилась и одним ловким движением приподняла подбородок внучки тонким пальцем.

Нори взглянула бабушке в лицо. Сквозь оставленные временем отметины сквозили следы красоты. Гладкая, почти белая, как скорлупа яйца, кожа. Длинная шея, маленькие руки, тонкие пальцы. Темные волосы, с каждым годом все сильнее испещренные сединой, ниспадавшие идеально ровной пеленой значительно ниже талии. Аккуратный нос и пронзительные глаза цвета грозового неба, как у всех в семействе Камидза. И, разумеется, лебединая грация, к огорчению Нори, совершенно недоступная ей. Прекрасное и одновременно приводящее в исступление зрелище.