На шестой день, прежде чем сделать первый шаг, Нори дождалась, пока Акико принесет ей ужин.

– Сегодня хамати?[6] Особый повод?

Служанка покачала головой.

– Вряд ли, маленькая госпожа. Просто в последнее время ваша бабушка в добром расположении духа.

– Надеюсь, брат привыкает к жизни тут. Он всем доволен?

– Думаю, да, насколько это возможно. Должно быть, ему нелегко.

Нори помолчала, впервые вспомнив печальную причину, по которой он сюда попал. Недостойно радоваться присутствию брата, зная, что его к ней привела смерть отца.

– Как он умер? – спросила Нори, когда Акико налила ей чашку теплого молока.

Впервые в жизни она ощутила соблазн признаться, как сильно ненавидит теплое молоко, но передумала.

– Вы сегодня разговорчивы, – удивленно промолвила служанка.

– Хочу сделать его пребывание здесь как можно более приятным. Не оплошать, вот и все.

– Ясуэй Тодо на протяжении долгого времени был нездоров.

Нори редко столь охотно отвечали на вопросы. Она попыталась сделать вид, будто сосредоточена на еде, и проговорить следующую фразу как можно непринужденнее:

– Надеюсь, брату дали удобную комнату. Заблудится ведь в этом доме.

Акико усмехнулась – сама часто так шутила.

– Ему предоставили комнату у лестницы, маленькая госпожа. Полагаю, ваша бабушка обо всем подумала.

Нори постаралась сохранить безмятежное выражение лица и не выдать бурную радость в глубине души.

На втором этаже слишком много комнат, их не обойти все так, чтобы не попасться. Теперь круг поисков удалось сузить. Если подняться по главной лестнице, то сразу с правой стороны коридора было две двери, и слева тоже. Значит, нужна одна из этих четырех.

Акико ушла. Нори в тишине доела ужин, а затем принялась укрощать джунгли на голове, протаскивая гребень с таким рвением, что тот, казалось, вот-вот сломается. Ей было не впервой ломать расческу. Она заплела себе две косы и связала их концы вместе белоснежной лентой, которую хранила для самых особых случаев и носила редко – боялась испачкать.

Нори внимательно рассмотрела себя в зеркале. Как ни удивительно, выглядела она вполне прилично.

Когда Акико вернулась за посудой, Нори разыграла грандиозный спектакль, притворившись, что у нее болит голова. Разумеется, служанка предложила ей принять аспирин и лечь спать.

Следующие несколько часов девочка провела за излюбленным развлечением. Она сидела, скрестив ноги, на постели, ждала, когда за окном стемнеет, и вспоминала немногие истории, которые рассказывала ей мать. Например, о большом черном корабле и о том, как в их семью пришел Бог. Воспоминание сохранилось отчетливо, ведь это был единственный раз, когда мать упомянула, что была частью семьи.

Нори вдруг пришло в голову, что с тех пор, как появился Акира, она не сказала Богу ни единого словечка, и, вскочив с кровати, метнулась в молитвенный уголок. Глядя на несчастного, печального Иисуса на кресте, она мгновенно преисполнилась чувством вины.

Прости меня, Боже. Ты, должно быть, очень на меня сердишься. Пожалуйста, прости. Я дурная, дурная девочка, ведь я счастлива, что брат здесь, потому что умер его отец. А если он понравился матушке, то наверняка он был очень хорошим. Молю тебя вернуть матушку, ведь теперь мы с Акирой вдвоем. Мне стыдно за то, что я собираюсь сделать. Знаю, ослушание – грех, так что прости меня и за это. Спасибо, что выслушал.

Закончив с молитвой, Нори решительно взялась за выполнение задачи.

Нужно отыскать Акиру и заставить его с ней поговорить. Она знала: ему стоит только попросить, и бабушка уступит. Скорее всего, брат понятия не имеет, какой властью обладает.