Сильный порыв ветра подхватил его и, поднимая все выше и выше над землей, понес в сторону Базарной площади. Пакет, поймав поток воздуха, парил. Пролетавший рядом голубь удивленно уставился на него.

– Ты кто? – спросил он.

– Не знаю, – признался пакет, – А ты?

– Я – голубь.

– Может и я голубь? Смотри. Я тоже лечу.

– Нет. У тебя нет крыльев и хвоста. Ты не птица.

И высоко подняв голову, голубь горделиво полетел прочь. Пакет, еще недолго продержавшись в воздухе, потерял равновесие и упал на асфальт. Ветер опять подхватил его и понес по улице Евсеевской. Пакет, уклоняясь от колес, старался двигаться рядом с мчащейся машиной.

– Ты кто? – поинтересовался он.

– Я – автомобиль. А ты?

– Я не знаю. Может я тоже автомобиль?

– Нет. У тебя нет колес.

Громко посигналив и выпустив облако выхлопных газов, машина скрылась за поворотом. Пакет поворачивать не умел, поэтому двигался только вперед. На пешеходном переходе он зацепился за тележку с сумкой, которую катила старушка, и теперь продолжал свой путь вместе с ней. На городской аллее им повстречались две собаки, которых хозяйки вели на поводках.

– Вы кто? – спросил у них пакет.

– Мы – собаки.

– Может и я собака? Смотрите, я, как и вы иду рядом с человеком.

– Нет. У тебя нет клыков и хвоста.

И обогнав своих хозяек, собаки устремились вперед. Старушка подойдя к своему дому, заметила пакет и подняв его, бросила в мусорный бак. Подъехала мусоровозка и, загрузив в себя содержимое бака, поехала на городскую свалку. Там порыв ветра опять подхватил пакет и рабочий свалки попытался поймать его:

– Куда этот пакет из- под молока собрался?

– Пакет из- под молока! Вот кто я! – обрадовался пакет, узнав, наконец, кто он. – Во мне хранилось молоко, которое по утрам добавляли в кофе. А может быть, заботливая мама варила своим детям манную кашу. Или одинокая старушка поила им своего такого же старого как она кота, – рассуждал пакет паря над городской свалкой под завистливые взгляды тех, кто прожив жизнь так и не понял кто он и зачем пришел в этот мир.

Жили – были две сеструльки – ножульки. Гладкие, да розовые. В общем – красавицы. Звали их: Левая и Правая. Вместе росли, учились делать первые, несмелые шаги, плескались в речке, зарывались в песок. Даже обувались одинаково. Обуют мягкие домашние тапочки, в виде собачек. «Шорк. Шорк» по полу. В тапочках им тепло и уютно по – домашнему. Обуют синие в белый горошек, резиновые сапожки. «Шмяк. Шмяк» по лужам. Брызги в разные стороны. Сухо и весело им в сапожках. А обуют черные замшевые туфли на высоком каблуке. «Цок. Цок» по лакированному паркету. Идут не спеша, торжественно и гордо. Женщины, одним словом.

Вечером улягутся рядом и шушукаются. Так было до той поры, пока Правая не услышала по телевизору, что у нее шире шаг. Возгордилась она. Возомнила себя главной и перестала дружить с Левой. Та очень сильно переживала, даже плакала украдкой и в итоге сломалась.

Врач наложил гипс на всю Левую и велел лежать, не двигаться. Послушно лежала она дни и ночи, недели и месяцы. Ее лечили, ласковыми словами называли, берегли, а она не выздоравливала. Рядом с ней все эти месяцы пролежала Правая и поняла, что без Левой она никуда. И никакая она не главная. Попросила прощения у сестры, погладила ее легонько пальчиком. Левая повеселела и быстро выздоровела.