И еще один гранинский фронтовой эпизодик: «Самое начало войны. Мы наткнулись на четырех немецких солдат. Они, уставшие, грязные, свалились в кусты и спали». Опять – полная анонимность! Кто «мы» – работники политотдела? Какого – дивизии, армии? Какой армии? Где это «мы наткнулись»? Почему какие-то немецкие солдаты в такой странной ситуации и в таком виде? Ведь поначалу дело у них шло довольно гладко. Но даже не это все сейчас важно, а вот: «Командир сказал: «Не будем стрелять в спящих». Его тогда чуть не отдали под суд». За что? За гуманизм. Вот какая была у нас подлая система. Это – пример изощренной демагогии и спекуляции на понятиях гуманизма. Конечно, и толстовский князь Андрей, считавший всех пришедших в Россию французов преступниками и желавший, чтобы пленных не брали, не стал бы стрелять. Но разве на рассвете 22 июня немцы обрушили бомбы не на спящих? И не на четверых здоровых захватчиков и убийц на чужой земле, как здесь, а на десятки, на сотни тысяч жителей Минска, Одессы, Бреста, мирно спавших в своих родных городах на родной земле…

Что же получается? В одном случае «мы» приписали нашим пленным свои собственные трусливые пораженческие взгляды, настроение, состояние духа и не попытались помочь пленным, в сущности, просто предали их; во втором случае «мы» – такие большие гуманисты по отношению к врагам, что даже не разоружили их – об этом ни слова, – чтобы не нарушить сладкий сон оккупантов. Как за это не дать Андрея Первозванного!

Не смог Гранин умолчать и о судьбе наших солдат и офицеров в немецком плену. Он уверяет, что они «претерпели голод, нечеловеческие условия» только потому, что не были защищены Женевской конвенцией». Такое заявление свидетельствовало бы о полном непонимании автора, что такое была та война, но в «Блокадной книге» приведены многочисленные документы, свидетельствующие о планах фашистского руководства просто истребить наш народ. Приведу лишь одну цитату оттуда: «7 сентября 1941 года в секретной директиве Верховного командования говорилось:“Фюрер решил, что капитуляция Ленинграда и Москвы не должна быть принята даже в том случае, если она была бы предложена противником”». И авторы добавляли от себя: «Москва и Ленинград обрекались на полное уничтожение вместе с жителями. С этого должно было начаться то, что Гитлер имел в виду: «Разгромить русских как народ». То есть истребить, уничтожить как биологическое, географическое и историческое понятие» (с. 22). И плевали они на все конвенции.

Значит, Гранин знал, что если немцы не посчитались с двумя межгосударственными договорами с нашей страной, исключавшими возможность любого противостояния, то никакой роли не могла сыграть никакая Женевская конвенция, подписанная множеством государств. Да, знал, а теперь уверяет, что все дело в этой конвенции. То есть человек не заблуждается, а лжет сознательно, обдуманно, корыстно. И его теперь не заставит задуматься тот факт, почему из плена в Советском Союзе, не подписавшем конвенцию, вернулись на родину 85 % немцев, а наших пленных вернулось из Германии, подписавшей конвенцию, 40 %.

Да ведь с самого начала ясно: то, что мы не подписали конвенцию, для Германии не имело никакого значения. В ней же не было пункта: «Пленные стран, которые не подписали, подлежат уничтожению». А немцы действовали так, словно подобный пункт был.

Нарисовав такую вот картину войны, Гранин решил высказаться и о послевоенных обстоятельствах, связанных с ней. И начал опять с пленных: «Одно из тяжких и постыдных последствий войны – отношение к пленным. Плен у нас карался как преступление… Бывших пленных подвергали репрессиям. Они пребывали отверженными, бесправными». Как всегда – ни фактов, ни имен. «Бесправные»! Назвал бы хоть одного, лишенного водительских прав. А я могу назвать много людей, в том числе писателей, которым плен не помешал и жить в столице, и учиться или работать там, где хотели, и печататься, и получать премии, ордена, и в партию вступить.