Он сжимал ее хрупкое плечо, осознавая, что при желании может переломить ей ключицу большим пальцем.

– Отпусти, больно —она оглянулась, как будто ожидая, что кто-нибудь обязательно вступится за нее.

– Чо вылупилась?! Я тебе вопрос задал – Ч Т О ОП Я Т ЬН Е Т О? – отчеканил он по слогам. Если кариес бы был развит сильнее в его полости рта, то у него точно бы сломались зубы, ведь он сжимал их со зверской силой.

– Я тебе сказала, отпусти, больно! – повторила она и вырвала плечо, – чо, е*нуть хочешь? Дак давай! Мой папа тебе потом очко на глаза натянет!

От этих слов Никита просто рассвирепел. Непонятно, что его остановило в тот момент, он едва удержался, чтобы не сломать ей челюсть одним ударом. Может действительно испугался ее отца, а может, ему стало ее жаль, и он расценивал эти слова как крик отчаяния, потому что она ощущала в тот момент, по его мнению, свою беспомощность. Тем не менее, он схватил ее за руку чуть ниже плеча и потащил на веранду.

– Пусти меня, урод! Я щас отцу позвоню! – охрипшим голосом орала она, как будто ее режут.

От этих резких пронзительных звуков Никита взбесился еще сильнее. Его ушные перепонки как будто кто-то резал тупой бритвой. Все-таки она вырвалась и убежала в комнату со словами: «Сдохни ублюдок, я тебя ненавижу!». Перемешивая в голове приступы истерики, слез и ненависти, она села в самый дальний угол дивана, поджала колени к груди и начала судорожно натягивать одеяло.

Никита развернулся и пошел к выходу. В глубине своего воспаленного сознания он понимал, или уже знал из опыта подобных сцен, что лучше убраться, а то нервы не выдержат и он просто пришибетее. Ударит с такой силой, что ее голова отлетит, как от соломенного чучела.

Он захлопнул входную дверь так сильно, что казалось, дверная коробка выпадет из проема, но лишь небольшие кусочки штукатурки упали на линолеум.

Ну, давай, хоть какой-нибудь тупоголовый сосед, постучи в калитку и я тут же подойду! Только не надейся, что я буду изображать воспитанного молодого человека, я резко ударю, сразу, одновременно, двумя руками по ушам, так резко как сверкает молния, затем схвачу за волосы, чуть подамся назад и рывком на себя потяну твою башку навстречу своему колену. О да! Кочан капусты, анет – арбуз разбивается об стену!

Все разрывалось внутри, энергии было столько, что казалось можно сжать пружину от тепловоза. Никита взял обгоревшее полено из костра и метнул его с оглушительным воплем в стену забора. Полено разлетелось на мелкие кусочки, оставив на светло-желтомсвеже-оштукатуренном каменном заборечерную угольную вспышку.

– Вот дерьмо, как теперь это чистить?! Все из-за тебя, долбаная сука! – заорал он, толи от злости на нее, толи на себя.

В момент броска палено как будто высосало всю энергию из его тела, сердце стучало в голове – поганое ощущение. В глазах стали появляться темные бесформенные облака, совместно с сине-зелеными малюсенькими звездочками, закружилась голова.

– Так дальше нельзя, надо что-то решать, а то я весь дом переколочу, а ты этого сто процентов не стоишь! Тварь! Скандальная, тупая, истеричнаяидиотка!

Следующий всплеск ярости подкатывал к горлу. Никита развернулся и пошел к дому. Пока спокойно и размеренно. Он представлял тетиву лука, которая, медленно натягиваясь, приобретает мощь, с которой вылетит стрела. Только мишенью станет физиономия Маши.

– Не, не… тогда останутся следы, а она же, сволочь, тупоголовая сволочь, не понимает, что если пойдет в полицию и расскажет им все, я ее потом просто пришибу, буду пытать, а нет, просто пришибу! Она отлетит от моего удара как футбольный мяч! О да! Стоп, стоп…