Какая печаль! Из любимого платья О-Сан сделали надгробный балдахин. Ветер – он тоже непостоянен! – колышет его и навевает новую скорбь.

Но нет в мире существа более дерзкого, чем человек!

Вначале Моэмон даже к воротам не выходил, но постепенно стал забывать о своем положении и затосковал по столице.

Однажды он оделся простолюдином, низко надвинул плетеную шляпу и, поручив О-Сан жителям деревни, отправился в Киото, хотя никакого дела у него там не было.

Он шел, осторожно оглядываясь, как человек, которого подстерегают враги. Вскоре со стороны пруда Хиросава подкрались сумерки. Лик луны и другой, неразлучный с ним, в водах пруда, – это он и О-Сан. И рукав Моэмона стал влажным от неразумных слез.

Остался позади водопад Нарутаки, без счета рассыпающий по скалам белые жемчуга. Омуро, Китано – это были хорошо знакомые места, и он пошел быстрее. Вот он углубился в городские улицы, и тут его охватил страх. Его собственная черная тень в свете поздней луны заставляла замирать его сердце. Достигнув улицы, где жил его хозяин, у которого он так долго служил, Моэмон стал потихоньку подслушивать разговоры. Оказалось, что запоздали деньги хозяину из Эдо, наводят справки. Молодежь собралась и обсуждает фасоны причесок, покрой платьев из бумажной материи. И все для того, чтобы понравиться женщине?

Толковали о всякой всячине, и наконец зашла речь о нем.

– А ведь этому прохвосту Моэмону досталась красотка, равной которой нет! Пусть даже он поплатился жизнью, за такое счастье не жалко, – сказал один.

Кто-то добавил:

– Во всяком случае, есть что вспомнить!

Но по словам другого, видимо, рассудительного:

– Этого Моэмона и человеком считать не следовало. Соблазнить жену хозяина! Нет, что ни говори, невиданный негодяй!

Так он осудил Моэмона с сознанием своей правоты. Моэмон слушал все это, сжав зубы, но – что будешь делать?

«Ведь это говорил мерзавец Даймондзия Кискэ, который всегда радуется несчастью других. Как он смеет так говорить обо мне? Да ведь он мне должен по векселю восемьдесят мэ серебром! Придушить бы его за такие слова!» Но, вынужденный прятаться от всех, Моэмон терпел, как ему ни было досадно.

В это время заговорил еще один:

– Да Моэмон живехонек! Он, говорят, поселился вместе с госпожой О-Сан где-то возле Исэ. Ловкую устроил штуку!

Едва Моэмон услыхал эти слова, как весь затрясся, – озноб пробрал его, – и пустился бежать, не чуя ног под собой.

Остановившись на ночлег в гостинице Хатагоя в районе Сандзё, он, даже не побывав в бане, улегся спать, но как раз в это время проходили мимо собирающие для храма – те, что ходят в ночь семнадцатой луны, и он подал им на двенадцать светильников, молясь о том, чтобы его преступление до конца его дней осталось нераскрытым.

Но мог ли помочь ему, при его заблуждениях, даже сам бог Атаго-сама!