Обстоятельно разложив новый слой бумаг и черновиков на столе, я открыла все умные программки, и вот уже начала погружаться в спокойный поток «слева – дебет, справа – кредит», как от двери раздался голос:

– Привет.

Приёмный день был вчера. А сегодня я хотела побыть в тишине. Растяпа такая, калитку не закрыла. Вот Рим и просочился.

– Ты занята?

– Ага.

– Вот так основательно?

– Да. Надо кое-что подчистить.

– Твоя спина похожа на вопросительный знак. Встань и чуть-чуть походи.

– Дверь – сзади тебя.

Нет, я понимаю, что Романа Алексеевича не часто выставляют в столь грубом стиле, но мне-то что остаётся? Хмурься, не хмурься, а у меня баланс. Точка.

– У тебя какие-то неприятности?

– У меня всегда полно неприятностей.

– Отдохни, и оптимизм вернётся сам собой.

– Я вчера полдня угробила на то, чтобы затолкать мачеху под капельницы. А клиника для алкашей не настраивает на оптимизм, отдохнул ты или нет. Некоторых постоянных клиентов я уже в лицо знаю.

– Ты к Борисову её отвезла?

– К Чуркину. Борисов мне не по карману.

– Если хочешь, я договорюсь.

– Какой смысл? Она вернётся к мужу, а он ей нальёт.

– Твой отец тоже пьёт?

– Да нет. Отец, конечно, тоже алкаш, но не того уровня распада. У неё новый муж.

Покосившись на три коробки вина, стоящие у стены, Рим скептически заметил:

– А ты наливаешь сама себе? И, похоже, в немалых количествах?

– Открой верхнюю коробку и возьми одну бутылку. Дарю.

– Спасибо, но…

– Бери, не сомневайся. И попробуй. Это хорошее вино.

Рим достал бутылку, потом посмотрел на часы и деловито сообщил:

– Ладно. Даю тебе время до шести.

– В смысле?

– В шесть я за тобой заеду.

– И что?

– Проведу сеанс ликвидации безграмотности.

Растолковывать это экзотическое заявление Рим не стал, исчезнув за дверью, которая теперь уже некстати оказалась слишком близко.

Раз уж меня пригласили на сеанс непонятно чего, я влезла в милое платьице, которое могло бы сойти даже за коктейльный вариант. Но Рим уверенно проехал все злачные места нашего города.

Машина остановилась у небольшого здания на окраине. Доктор Колесников гордо сообщил:

– Моя будущая клиника.

– Круто. А «Надежда»?

– Ты мудро уберегла меня от совершения этой большой ошибки.

– А мы сюда… зачем?

– Я провожу занятие кружка «Здравпросвет».

Интересные у докторов ролевые игры. Это ведь то самое? Или я ошибаюсь?

Рим загадочно улыбнулся, кажется, угадав мои сомнения. И пообещал:

– Увидишь. Хотя нет. Почувствуешь.

Кабинет для массажа меня несказанно разочаровал. Уныло вздохнув, я решила дать доктору Колесникову шанс, после чего вывесить на двери мастерской памятку: «доктора не впускать».

– Закрой глаза. Вдохни. Чувствуешь? Сосны. Как будто ты идёшь по аллее. И над головой торчат шишки. Хочешь шишку? Большую, крепкую, смолистую?

– Да.

– Не подсматривай.

В мою ладонь легло что-то большое и непонятное по форме.

– Держи. Сожми в руке. Нет, не стискивай, только держи. Чувствуешь, как легко дышится? Подыши.

После этой дыхательной гимнастики, совершенно меня не впечатлившей, Рим машинально включил интонацию врача и объяснил:

– Раздевайся. И ложись. Спиной ко мне, прелестями от меня.

Фи. Только гладить будет? И всё? А мыслишка была про другой интерес. Не скажу, что я этого прямо жду. Но ведь не просто так доктор Колесников счёл, что надо обо мне побеспокоиться? Ну, допустим, у меня в мастерской не та обстановка, мужчины всегда увереннее в своих берлогах. Так вот она я, наивная девушка, согласилась зайти практически в святая святых – и всё ради того, чтобы меня по спине погладили? Это как-то дезориентирует.

Движения рук Рима стали быстрее, энергичнее, и по мне стали растекаться, расползаться волны тепла. Но тепло это не было уютом мягкой утренней норки под одеялом, когда высунувшись, тянет залезть обратно. Это не было теплом большой вязаной кофты, которую не хочется снимать вечером, перед тем как нырнуть в ещё не согретую норку. Это тепло было стихийным, манящим и пугающим.