А отчим уже стучал в дверь, пытаясь открыть. Сначала тихо, а потом, раззадорившись, начал бить плечом тонкую дверь, пытаясь открыть. Стало по-настоящему страшно. Сашкин здравый смысл подал, наконец, голос – ей надо встать и одеться. И побыстрее! Не успела, замок тихо щёлкнул и сдался, дверь распахнулась, впустив в крохотное пространство ванной комнаты этого мерзкого мужика. Прерывисто дыша, он окинул её похотливым взглядом, разглядывал жадно покрытое пеной тело, и диким блеском почуявшего добычу животного наливались его глаза.

Как отвратительна собственная беспомощность! Александра завизжала, пытаясь закрыть тело руками, но рук не хватало, чтобы прикрыть то, что не должен видеть этот страшный человек. Пятилась назад, в самый угол ванны, в брызгах воды отчаянно сражаясь с ним, била по корявым, жилистым рукам, которые тянулись к ней. Жадные и цепкие, они уже трогали Сашкину грудь и живот, что было просто омерзительно, потом ухватили её ноги, рывком потянули вперёд…

Но есть всё-таки справедливость на свете: потемневший от гнева Сашкин взгляд упал вдруг на маникюрные ножницы, лежавшие на краю ванны. Не раздумывая, она схватила их и со всей силы вонзила в эти наглые паучьи руки. Тимофей охнул и застыл, глядя, как капли крови стремительно стекали по запястью и падали вниз, но через секунду, дико сверкнув на неё глазами, бросился вон.

Он убьёт её за изуродованную кисть, убьёт… В ужасе Саша выскочила из ванны, накинула халат, вставила ноги в тапки и выбежала в коридор. В последний момент, прежде чем исчезнуть с места преступления, догадалась схватить с тумбочки ключи, сдёрнула с вешалки дублёнку и помчалась вниз по лестнице. Александра уже схватилась на ручку входной двери, когда к ней вернулась способность соображать. Что она делает? На улице сильный мороз, мокрая, она вмиг закоченеет.

Развернувшись, бросилась по лестнице вверх, моля всех богов на свете не дать ей столкнуться с отчимом. Мигом преодолев три пролёта лестницы, Саша остановилась, тяжело дыша. В их старом доме широкие лестничные марши… Накинув, наконец, дублёнку, застегнулась на все пуговицы, словно защищаясь от всего, что ещё могло случиться.

Её трясло. Как он посмел! А как она смогла сделать то, что сделала?! Или когда защищаешься, все средства хороши? Или нет? Равнодушные стены подъезда, некогда красивого, украшенного сверху лепниной, тоже не знали ответа. Хоть и видели многое. Когда-то давно, в начале века, так же, как она сейчас, поднималась вверх по кованой лестнице, стуча каблучками, юная гимназистка. Иногда её провожал кавалер, и они целовались здесь, на лестничной площадке. Так говорил отец, рассказывая о необыкновенных питерских парадных. Папа… Он знал много разных историй. И он никогда не дал бы Александру в обиду. Никогда! А она… Скоро Сашка начнёт забывать, как это, когда отец рядом…

Александра стояла, разглядывая полустёртый цветочный декор напольной плитки, и думала, что делать дальше, когда внизу хлопнула дверь. Отчим, держа перед собой кое-как забинтованную руку, быстро спускался вниз. Отправился в травмпункт? Или прямиком в полицию?

Но некогда раздумывать, ей надо убираться из этого дома. Навсегда. Она не останется здесь ни минуты! Бежать, куда глаза глядят – вот что ей нужно. Руки всё ещё дрожали, когда Александра отпирала двери. Ей хватило пяти минут, чтоб одеться и достать с антресолей сумку. Телефон, тетрадки и учебники, косметичка… Как в тумане, она бросала с сумку какие-то вещи, схватила с полки, не разбирая, охапку одежды, кое-как затолкав её туда же, и быстро задёрнула молнию сумки. Всё! Ей надо исчезнуть! Она поедет к Елене, маминой сестре, которая всегда была добра к племяннице. Елена не прогонит. Пока к тётке, на неделю, на месяц, а там видно будет, как жить дальше в этом неприветливом мире несчастливой девчонке Саше Павловской.