– Не можешь, и не надо, – пожал он однажды широченными плечами в обычной своей сетинской манере, сопровождаемой ленивым равнодушным кивком. – Собирай вещи и топай отсюда, дорогая…

И сколько потом ни билась в истерике Александра, сколько ни умоляла ее простить и не обращать внимания на блажь, вызванную скорее всего ежемесячным синдромом, ничто не помогло.

Сетин был непреклонен. Он ее выставил за дверь.

Да, он что-то выплатил ей, хотя она просила много больше. Помог ей основать свое дело. Даже оборудование завез и ничего не потребовал взамен. Но все это было ничтожно мало, скудно и смешно в сравнении с тем, что она могла бы иметь, прояви она хоть чуточку здравого ума и хитрости.

Ни того ни другого она в тот момент не имела. Это потом уже заматерела, потершись на светских тусовках. Но тогда была дура дурой. Не то что нынешняя сетинская женушка. Вот кто оказался умницей-разумницей. Вот у кого мозгов палата и выдержки столько же.

Он оставляет ее одну дома вечерами? Ну что ж, подумаешь! Он читает ей часами нотации? Ерунда! Он не пускает ее работать? А Саша знала, что Валерия просилась. Так что же, поработает в саду.

В саду Валерия не работала, об этом Александре тоже было известно. Но ей почему-то нравилось себя травить подобным образом, представляя, как ковыряет крохотной лопаточкой нынешняя сетинская жена клумбы с гортензиями. Как вытирает тыльной стороной ладони пот со лба, как заправляет рукой в грязной перчатке непослушные прядки под шелковую яркую косынку. И как спешит навстречу Виталику, когда тот возвращается из своей конторы, держа наперевес корзинку с…

Тьфу ты, чуть не подумала, что с ландышами. Это же совсем другая история. Это не про последнюю сетинскую жену, а про несчастную падчерицу, которую мачеха послала ночью в лес за цветами в дикий мороз.

Сетинская жена ничьей падчерицей не была. В лес ее никто не посылал ни в мороз, ни в зной, ни в дождь, ни в ветер. С корзинкой, полной нежного первоцвета, та не возвращалась и на шее у Виталика не повисала. Все меж ними было тихо, мирно и чинно. Что, собственно, и бесило Александру больше всего.

Неужели из-за денег так прогибается, кусала она губы, часами размышляя о более чем завидном положении своей последней соперницы. Любить-то она его не могла! Любить Сетина невозможно было в принципе. Почему тогда меж ними так все гладко-то? К какому такому соглашению им удалось прийти? Что сумела нащупать в нем Валерия, чего не обнаружили три предыдущих жены?

Ответа у Александры не было. Вернее, он был, и всегда один – все из-за денег. Меркантильной была Валерия эта, меркантильная и хитрая, потому и просидела на троне дольше незадачливых предшественниц.

А им вот хитрости не хватило…

Взяв двумя пальчиками тоненький кусочек сыра, Александра пригубила вино. Подумала, глотнула еще. Потом только заела сыром. Мельком посмотрела в телевизор, снова выпила. Поставила бокал на столик, взяла виноград. Потом перевела взгляд на телефонный аппарат и, позабыв о винограде, потянулась за трубкой.

Набрать Наташу не успела, та опередила.

– Привет, – поздоровалась с обычным томным вздохом, зашелестела чем-то, зашелестела, снова вздохнула и спросила: – Пьешь?

– Пью, – призналась Саша. – А ты?

– И я пью. Ты красное?

– Ага. – Саша проткнула острыми зубками виноградину, втянула с шумом брызнувший сок. – А ты, как всегда, коньяк?

– Коньяк. – Наташа опять вздохнула и пожаловалась: – А винограда нету. А у тебя, я знаю, всегда есть!

– А почему у тебя нет? У тебя же всегда горы фруктов были, Наташа!

Саша заволновалась. Прежде Наташкин роман с дядечкой – так она называла престарелого любовника своей бывшей соперницы, игнорируя заезженное «папик», – ее жутко раздражал.