– Мамочка, – горько усмехнулась Лада, – от разговора к разговору она прибавляет подробностей!

– …которые выдумывает, – уточняет Шура.

– Мне были… голоса. Бабушка Женя и Александр Емельянович. Конечно, чуждая идеология, – на секунду смутилась Евгения. И снова взгляд твёрдый, коммунистический: – У Клотильды!

…у Клотильды Сидоровны громко звонит телефон. Необыкновенно приятный баритон Люциферова:

– Кло-душка, как вы? Забегу!

Впервые, когда он навязался, она его надула! «У вас есть какие-нибудь бумаги Александра Емельяновича, ведь Иван Иваныч был его близким другом?» – лицо умилилось, будто и сам он чей-то «близкий друг». Отчалив на «ландо», покатила квартирой. Такую ей никогда бы не иметь. Широков выхлопотал для них с дочкой, недавно умершей. «Мы, – открыла семейный альбом. – Ваня. Саша. А это я в шляпке „триктрак“, но тогда модно. А вот „Волжский брег“». Рукой самого Александра: «Милым Ванечке и Клотильдочке от меня, великого». Такой закопёрщик был, заводила. «И – всё?!» – раздосадованный баритон. «Вот другое издание. Мне лично: „Дорогой Клотильде от названного брата. Александр“. А теперь всё». Один глаз Люциферова посмотрел на неё, а другой – в окно прямо на выступ. За ним лестница второго выхода, о которой он, наверняка, не знает. Вот тогда-то и прозвучала цена – пятьдесят тысяч долларов! Это был торг. «Правда?» – глянула в зелёный глаз. «Да», – подмигнул жёлтым. Ощутив себя юной Кло, предложила этому обаятельному господину чаю, правда, без плюшки, которую успела съесть.

Минула неделя, и вот он опять тут! Сегодня она чуть не вывалилась пьяновато из коляски: коньяк, паюсная икорка, «Кло-душка»! Но, главное, напомнил о пятидесяти тысячах долларов! Договор в силе. Она не какая-то наивная, наврала, что «хранит» черновики в сейфе банка. Поверил! Всё будет на законных основаниях: он со всеми условится, и её повезут, как королеву, на такси для официальной процедуры.

Уходя, обрадовал:

– Прямо скажи: всё через Люциферова!

Когда она сделает хотя бы простой ремонт, а он предлагает «евро»!

Наутро – ребята, блондин и брюнет. Бледноватые наркоманистой бледностью. Обмеры проёмов и зигзагов: надо знать объём краски на полы, на потолок, сколько квадратных метров обоев на стены.

Переходят в кухню, и – страх. Пятьдесят тысяч долларов!

– Этот шкаф так и будет? – спрашивает брюнет.

– Давай отодвинем, – предлагает блондин.

Она зачуяла неладное. А так ли ей нужен этот самый евроремонт?

– Там дверь. Что будем делать, бабушка?

– Я вам не бабушка!

Начали отодвигать шкаф и дёргать за ручку незапертую дверь на чёрную лестницу! Клотильда завопила, чуть не отдавив им ноги коляской отечественного производства, оборонная промышленность, танковый завод:

– Не трогать! Не прикасаться!

По телевизору Афанасий Иноперцев выглядел задрипанно и ощипанно, ну, будто не из Виннипега (Канада), а из лагеря для опасных преступников (Воркута). Но уверенно вещал о том, что надо, ох, как надо как-то об-те-мя-шить Россию-матушку! Данный неологизм он выдумал в аэропорту и с удовольствием произносил для миллионов телезрителей, ощущая себя полнейшим и единоличным литературным паханом, без которого Россия ни тпру ни ну, так захудалая окраина. Но вот приехал Афанасий, и теперь страна тоже как бы прикатила в замечательное капиталистическое завтра.

В общем, прикатили… Доперестраивались до явления миру величайшего из пишущих, умеющих выводить на бумаге «а», «б» и так до конца алфавита.

Выдвинулся Зайцев. Лопочет о том, что так копировать с документов в исторические романы (такие теперь и пишет Иноперцев) умеет только великий Афанасий Завидович, а вот Широков, если брал какой-нибудь документ для использования в романе, к счастью, ему не принадлежащем, то переделывал.