***

1 марта 1966.

Он был непривычно капризен, и никак не хотел засыпать. Просил читать сказки, казалось, до бесконечности. Угнездившись в ворохе одеял между родителями, он хныкал, плаксиво начинал говорить что-то, но не договаривал до конца, устав.

По очереди Калеб и Энн читали сынишке сказки, а девушка временами трогала губами его лобик, опасаясь температуры. Жара не было, а Колин, наконец, стал клевать носом и клонить головку набок.

– Отнесу его в кроватку! – сказал Калеб. —Тебе не показалось странным его поведение, Энни?

– Наверное, просто очень утомился, не мог заснуть и потому плакал?! – от всей души Энн надеялась, что это так, но она не думала, что он заболел.

Калеб отнёс сына в детскую, но почему —то, уложив сына в кроватку, накрыв одеялом, долго не мог отвести от ребёнка взгляд, молчаливо гладя Колина по волосам. Потом, погасив ночник, вышел.

Тревога не оставляла его весь путь до их с женой спальни. Как игрушечный солдатик с плохим заводом он двигался всё медленнее и медленнее, а, оказавшись около двери, не сразу вошёл внутрь. Что-то говорило ему вернуться, остаться не здесь, шептало тихо и вкрадчиво, о непонятном и загадочном, едва ли преодолимом. И, распахнув дверь спальни, где ждала его любимая, мужчина думал о том, не предупреждают ли его о чём-либо важном… Но!

Едва муж оказался около постели, Энн Хауард, взяв его лицо в свои ладони, поцеловала, словно награждая за неизвестный Калебу подвиг, и потянула вниз… к себе…

***

Тревога подбросила и Энни с постели ранним утром, когда Колин, по своему обыкновению не вбежал в комнату супругов. Во всём доме царила невероятная, оттого что давно забытая тишина. Не было слышно знакомой возни ребёнка, мелких шагов по коридору, сопящего дыхания или милого угуканья – уже выйдя из возраста, когда дети изъясняются нечленораздельно, неведомыми звуками – Колин всё ещё обожал приветствовать родителей какой-нибудь тарабарщиной.

– Я пойду проверю, как он там! – Энн встала с постели и, набросив на плечи халат, улыбнулась. – Поздороваюсь!..

У двери она добавила:

– Мы ждём тебя, родной!

Она в нетерпении увидеть сына юркнула за дверь: Калеб услышал её удаляющиеся шаги. Следом неподалёку открылась дверь, а потом раздался, показалось на весь дом, её леденящий душу крик:

– Калеб, сюда, Калеб, скорее…

Он в мгновение ока преодолел разделяющее их пространство коридора и спален. И, как и она, замер около сына. Сначала почудилось, что всё так, как он и оставил, но…

Колин был неестественно, жутко бледен, до синевы, которая, впрочем, была слегка прозрачна. Глаза его были закрыты, но не зажмурены, а вся поза расслаблена. Губки, крохотный бантик, тоже покрылись синеватой пленкой. Не нужно было прикасаться к малышу, чтобы понять неизбывное, но отец Колина всё же попытался прощупать пульс на шейке ребёнка. Но она была холодна…

– Нет, нет, нет-нет! – вдруг закричала мать Колина, очнувшись и в ужасе найдя в глазах мужа подтверждение своего главного страха. – Нет, Калеб…

Колин Хауард умер, оставляя родителей вечно казниться, задаваясь вопросом: «Кто же из них был слеп?»

Глава 3.

«Твой и мой ребёнок! Дочь!»

– Нет, Калеб…

Этот вскрик жены навсегда врезался в его память, и даже порядочное время спустя, в самую тяжёлую и одинокую минуту жизни Калеба Хауарда всё так же эхом отдавался в ушах. Приглушённый, с хрипотой, истеричный и с едва уловимой тенью лживой надежды, голос Энни потерялся под потолком, а сама она опустилась на колени перед колыбелью маленького сына. Тело мёртвого ребёнка заключено было внутри словно за тюремной решеткой. Еле подумав об этом, девушка коснулась рукой прутьев кроватки, и зашлась рыданиями, которые позже перешли в вой.