Дилан в тихой насмешке вскинул бровь, но перевел тему, сказав:

– Ты же помнишь, что мы сегодня собираемся?

– Конечно, – усмехнулся Мэрион в ответ. – Про алкоголь я помню всегда.

Оба юноши улыбнулись, но над столом по-прежнему висело черное облако страха, непонимания, резкого смеха и крови. Вороны вновь закричали, в то время как за дверью послышался удар камня об асфальт, а затем – громкие восклицания: кто-то разбил голову какой-то старой статуи на входе.

Глава 1. Святая тишина

Говорят: во что веришь, то и будет. У того, кого при рождении назвали Дилан Мелтон, всегда случалось наоборот. Во что бы он, маленький или повзрослевший, ни верил, жизнь выворачивала это наизнанку. Ребёнок, он невинно пытался верить в бога, иногда ходил в церковь, носил крестик и ни в чем не сомневался. Им с Мортимером не исполнилось даже десяти, когда вера пропала: мать отвернулась, чтобы отец избил их сильнее обычного, и бог почему-то быстро, даже мгновенно и неожиданно исчез из детского сознания и больше не появлялся. Мысли о нем, конечно, проскакивали время от времени, впрочем, редея все глубже. Последний раз Дилан вспомнил его на сырой земле кладбища, но внутри сразу почувствовал, что теперь ему было не суждено принять веру, если грязи в нем было больше, чем той, которой засыпали могилу его умерших родителей. Какая-то неизвестная часть, происхождение которой он так и не смог выведать, в нем окончательно после того осознания испарилась.

В юности, однажды, он пытался верить в судьбу – стало еще тяжелее. Дилана переполнял немыслимый, ранее ему невиданный гнев, вызванный некой жаждой справедливости и детским непринятием ее полной противоположности. Это случалось со всеми. Он снова проиграл. Он был изнеможден идеей фатализма и тем, что едва ли мог что-то изменить; чтобы отделаться от мысли и не сожрать себя заживо, он убедил свою голову, что ему наскучило. «Чего-то» неопределенного в его теле, голове, сердце и душе осталось еще меньше.

В какой-то момент Дилан нашел другой ориентир. Удача – более склизкая, чем улитка, и мораль ее – серее не придумаешь. Однако Дилану почему-то казалось – или ему просто отчаянно хотелось во что-то верить, – что он был чрезвычайно любим Фортуной. Он знал, что она предаст, когда он не может ожидать; что она разобьет вдребезги остатки «чего-то» в нем, но до сих пор она была единственной вещью, поддерживающей его в рамках (или близко к ним) той жизни, в которой он существовал. Пока Удача не захочет уйти, он найдет достаточно уродства в себе, чтобы воспользоваться ею в полной мере.

Когда юноша приблизился к заброшенному корпусу, откуда доносилась музыка, он нашел удачу странной. Внеплановое сообщение из ведомства, съезд членов департамента, преподавателей сыграли студентам со всего кампуса на руку, но в душе юноши не было спокойствия. Дилан не хотел идти и чувствовал, как с каждым шагом его грудь становилась тяжелее и тяжелее, словно в нее кидали камни. Подойдя к лестнице, Дилан остановился, глубоко вдохнув и выдохнув. Перед ним, на той самой лестнице, горизонтально на верхней ступеньке лежали люди – очевидно, студенты. Девушка и юноша указывали наверх, смеясь, и Дилан, глазами последовав за указанием, обнаружил огромный, ослепляюще белый диск луны на чистом, безоблачном темно-синем небе. Ему стало еще страшнее: полнолуние никогда не сулило ничего хорошего. Впрочем, он не хотел смотреть на него, поэтому отвел глаза и перешагнул через два тела, которые не обратили на чужака никакого внимания, и двинулся дальше. «Ворон уже здесь», – подумал он, мельком оглядываясь на головы, покрытые пеленой. Слова эти стали для всех студентов неким тайным ключом и могли означать лишь одно: Фэлис действительно был здесь, но не один – он пришел с запасами самокруток и других, более сильных и страшных веществ, чтобы заработать. Ворон, как его называли все в округе, торговал наркотиками, но откуда он их брал – никто не знал. Даже его друзья. Фэлис уже приехал в Ганн с чемоданом, наполовину заполненным «травой» и остальным, что добавляло еще больше вопросов. Приехал-то он четыре года назад, все истратил в первые месяцы, а где брал еще, не говорил. За ним пытались повторять, до сих пор пытаются, но никому не удавалось нарыть столько же денег, как ему.