– Нет, только один. Но я все время смотрю телевизор и им не пользуюсь. Вернее, я даже не умею им пользоваться.

– А я, думаешь, умею? Но спасибо, не надо.

Давай лучше посмотрим телевизор. Мне-то он не нужен, я тебе все время это говорил. Но коль уж принес, посмотрим – что тут поделаешь. Но спасибо, конечно.

– Ты что, Сирена, – обиделся я. – Я же для тебя старался! Ты сидишь дома целыми сутками, не гуляешь, книг не читаешь, радио не слушаешь, ни с кем не разговариваешь. Как так можно? Даже осознать этого не могу.

– А хочешь, научу?

– Ну, давай!

– Я, плюс ко всему, еще и не думаю. Вообще не думаю – просто смотрю.

– Куда смотришь?

– В потолок или в пол, или в левую стену, или в правую. Иногда в окна. По-разному смотрю. Не считая еды и туалета – весь день. Иногда и ночь – у меня же бессонница.

– С трудом верится.

Инвалид Сирена кивнул:

– Ну, включай.

Я включил телевизор. Минуты три он нагревался. В конце концов на экране появилось изображение и появился звук.

– Смотри, – крикнул я инвалиду, который как обычно сидел с отсутствующим видом. – Видишь – работает! Теперь тебе будет, куда смотреть.

– Да, ты прав – точно, будет, – откликнулся Сирена, хотя сказано это было довольно равнодушным тоном. Но, взглянув на экран, он вдруг оживился: – Что это? Фильм, что ли? Неплохо!

Да, передавали фильм, кажется, американский. Показывали побег из фашистского концлагеря. Группа несчастных заключенных: мужчины, женщины, старики, дети – прорвав колючую проволоку, выбежали на минное поле. Они бежали по нему минут десять. Бежали и взрывались.

Остались в живых лишь двое: самые красивые заключенный и заключенная, которых застрелить и подорвать невозможно.

Инвалид Сирена рассвирепел:

– Все не так! Этих двоих должны были подбить еще в начале минного поля! Только инвалид один должен был выжить – старик один.

Я попробовал успокоить Сирену.

– Такой у этого фильма сюжет.

– Плевать на сюжет, – Инвалид подкатил на своем кресле к телевизору и злобно ударил по нему протезом. Удар вышел очень сильным. Картинка всколыхнулась, и… фильм неожиданно открутился назад, будто мы смотрели видеомагнитофон. Вновь заключенные разорвали колючую поволоку, выбежали на минное поле, и под обстрелом солдат рванули в сторону леса, к свободе. Бежали они, как и в прошлый раз, минут десять. Первыми взорвались самые красивые, затем все остальные. Добраться до леса удалось только одному человеку – невзрачному старичку-инвалиду.

– Вот так-то, – сказал инвалид Сирена, потер одну протезированную ладонь о другую протезированную ладонь и отъехал совсем далеко от телевизора.

– А теперь, – очень серьезно сказал он, – забери, пожалуйста, этот телевизор из моего дома.

Он меня совсем не развлекает. Если девать некуда, так отдай Феликсу. Ему, может быть, будет интересно. Или же выкинь.

– Пусть себе стоит – много места не занимает.

– Понимаешь, он тут просто не нужен. Места, конечно, он много не занимает, но я иногда по комнате катаюсь, а он на полу стоит – неудобно.

– А ты объезжай, – посоветовал я. – Так интересней кататься.

– Нет, я ведь в потолок смотрю, когда по комнате катаюсь – ощущение полета дает!

– Как знаешь. Ладно, – согласился я и очень обиделся на инвалида Сирену. Затем взял телевизор и немного рассерженный вышел из комнаты, не попрощавшись с другом. Я решил не заходить к Феликсу и выкинул телевизор в помойный бак, так как идти до него было ближе, чем до Феликса. Вот и все, с телевизором покончено. А жаль, ведь я так хотел видеть инвалида Сирену радостным, счастливым.

Старый, очень толстый альбом с пожелтевшими фотографиями был пылен, но не грязен. Он лежал на журнальном столике в абсолютном одиночестве.