Но с другой – нет большего критика для творческого человека, чем он сам. А если весь критический взгляд Саши на своё творчество подтвердиться настоящим профессионалом? Что если то, о чём он думал, сочиняя, дорабатывая и переделывая, вдруг, в один момент подтвердится? При всей внешней холодности и даже железной твёрдости музыканты очень ранимый народ. Александр хотел донести свою музыку до людей, но так страшно было быть не понятым. Вот что внушало ему сомнения – как профессионал отнесётся к его музыке, а значит и к нему самому. Ведь так сложно отделить себя от своего творения. Как их оценит опытный слушатель, через уши которого прошли тысячи музыкантов.

Темнота уже давно взяла власть в свои руки и город перестал ей сопротивляться. Только одно окошко в доме напротив бросало вызов этому могуществу. Занавески на нём не было и казалось лампочка, сиротливо свисавшая с прокуренного потолка, в одиночку боролась с густотой тьмы. Заснул Жалов только под утро, зимой так плохо отделимое от ночи.

Как и во всякое декабрьское утро, свет не спешил проснуться и постучать в окна горожан – он медленно и нехотя оправлялся ото сна и вползал в дома незаметно и тихо, как вор. Собственно он и был вором, крадущим сон у ничем не защищённых жителей. В такое утро одна только мысль, что надо вставать вселяет холод, заставляет поёжиться и перевернуться на другой бок в своей тёплой постели, потянуть время, а потом быстро вскочить, одеться и выйти вон.

И как назло в это холодное, такое празднично-трагичное утро была назначена запись в студии. Хотелось претвориться больным и никуда не пойти. Но Жалов, пересиливая себя, умылся, перекусил и даже успел сыграть пару мелодий на выключенном синтезаторе. Он не стал будить родителей, взял гитару и незаметно, как ему казалось, удалился из квартиры. Стоя в халате у окна, его проводила мать. Он не обернулся.

На улице, когда он проходил по узенькой, протоптанной дорожке, которая проходила через детскую площадку, к нему подошёл незнакомый человек в потрёпанной осенней куртке, которая, казалось, служила ему много лет, в спортивной шапке, сдвинутой набок. Человек был немного пьян, от него пахло дешёвым портвейном. Он положил Александру свои крепкие, морщинистые руки на плечи:

– Что, чувствуешь страх? – глядя Жалову в лицо вымолвил неизвестный – страх есть осознание своего бессилия! Страх надо презирать, он съедает изнутри. Он есть в каждом, но он не способен повлиять на поступки, если им уметь управлять. Его нужно ощущать, но его нужно презирать – бороться с ним всё равно бесполезно.

Саша от неожиданности просто замер и не мог ничего сделать. Первые мгновения он неподвижно стоял и взирал на человека своими большими, карими глазами. Но потом опомнился, увернулся и незнакомец был повержен – мужчина не удержался на ногах и распластался на снегу. Не смотря на подпитое состояние он довольно быстро встал и продолжил уже вдогонку своему собеседнику, так как Жалов поспешил удалиться по своим делам.

– Нет, от страха нельзя убежать! С ним надо уметь жить. Так жить, чтобы твой страх был предметом страха для других людей…

Дальнейшие фразы уже были не слышны. Поднявшийся сильный ветер унёс слова незнакомца в серую, печальную высоту неба. Оно тотчас забрало их себе. Народу на улицах было мало, не все ещё справились с утренней слабостью; предвкушение выходных чувствовалось в каждом человеке.

Жалов думал о предстоящей записи, но все его мысли были спутаны таинственным незнакомцем; «Что ему было надо?» – пробежала мысль в голове Александра – «Может он был просто очень пьян и не соображал? Да, наверное. Вот интересно – откуда такие люди берут деньги на выпивку? Не работают, наверное, круглыми сутками пьют. Воображают из себя философов! Тьфу, всё настроение испортил, пропади он пропадом!»