Носки остановились возле кровати. Зашуршало письмо, видимо, папа его читал. Пыль щекотала Кине губы. Она перестала дышать. Еще несколько секунд, и она свободна. Папа уйдет на работу, а она сможет валять дурака целый день: играть в игры и питаться исключительно кукурузными хлопьями.

Носки отступили назад. Прекрасненько. Уходит. Кине зажмурилась и молча молилась о том, чтобы он поторопился. Но, открыв глаза, увидела прямо перед собой папино лицо. Кине вскрикнула от неожиданности и глубже заползла под кровать. Несчастная Типси, вот, значит, что она чувствует, когда на нее надвигается пылесос.

Папа ухватил Кине за щиколотку. Она даже охнуть не успела, только с перепугу пнула его ногой. Но что толку, папа намного сильнее. Он безжалостно выволок Кине из-под кровати, как тряпичную куклу.

Щекой она проехалась по полу, в рот набилась пыль.

– Мне почти двенадцать! – возмутилась Кине.

Но даже если и существует закон, запрещающий выволакивать из-под кровати всех, кому почти двенадцать, папа, судя по всему, о нем ничего не слышал. Он ослабил хватку только тогда, когда Кине оказалась посреди комнаты. Она лежала вниз лицом и пыталась отдышаться. Переворачиваться на спину она не собиралась. Чувствовала себя оскорбленной, раздавленной, униженной…

– Это жестокое обращение с ребенком! – вопила она, хотя понимала, что заявление спорное, особенно произнесенное в вонючую футболку, которая выехала вместе с ней из-под кровати. Та самая розовая футболка. Кине носила ее в четвертом классе. Значит, футболка обитала под кроватью с тех самых пор.

Папа не отвечал. Наконец Кине повернулась и посмотрела на него снизу вверх. Он возвышался над ней, точно бородатый великан. Непоколебимый, как скала. Однажды она, Аврора и Виви попытались повалить папу. Несколько лет назад. Три подружки против одного мужчины. Ничего у них тогда не вышло.

Папа не рассердился. Он вообще почти никогда не сердился. Все обстояло намного хуже. Он недоумевал. И ничего страшнее этого слова Кине не знала. Папу окутывал сплошной покров из недоумения. Невидимый, но сотканный из всех ее проступков.

Повезло еще, что он хотя бы молчит. Не выносит ей мозг. Выносить мозг и читать нотации – это мамина привилегия. Какое счастье, что мама сейчас на йоге.

– Завтрак на столе, – буркнул папа и закрыл за собой дверь чуть громче обычного.

– Диктатор! – крикнула Кине ему вслед.

Она встала, вытряхнула пыль из волос в слабой попытке сохранить достоинство, но даже если оно у нее когда-то и было, то сейчас осталось под кроватью. Вместе со свитером, который Кине когда-то нарочно потеряла, и тюбиком клея с блестками. Унижение не отпускало. Она чуть не заплакала, но злость оказалась сильнее. Никто не желает ее понимать. Ее вечно заставляют делать то, что ей совершенно не нравится.

Кине открыла шкаф, в котором мама заставляла ее наводить порядок, вытащила рюкзак, с которым ее заставляли ходить в школу, спустилась по скрипучей лестнице в кухню. Завтракать почему-то надо обязательно в кухне. Папа поставил на стол кукурузные хлопья. Кине села на свой шаткий стул, залила хлопья обезжиренным молоком – мама считала цельное молоко губительным для здоровья, – и взяла в руку ложку, которой ее заставляли есть с самого детства. Не чайную, не столовую, а так, что-то среднее.

Кине хрустела хлопьями и украдкой поглядывала на папу. Он сидел за ноутбуком и читал новости. Кине почувствовала, как к ней возвращаются кое-какие утраченные позиции: при маме папа никогда себе этого не позволяет. Кухня – не место для компьютера.

Мама помешана на том, чтобы все было на своем месте. Даже бактерии. Насколько Кине понимает, в ванной и на кухне живут разные бактерии, встретившись, они могут развязать войну. То есть злейшие враги невидимых тварей из ванной находятся в посудомоечной машине. А еще кто-то говорит, что это у Кине бурная фантазия… Ну-ну…