Дверь в комнату распахнулась.
– Кине, живо вниз. Нам надо серьезно по…
Мама осеклась на полуслове и уставилась на пузырь. Кине вздрогнула, будто запустила руку в ящик с конфетами и ее поймали с поличным. Тайна раскрыта. Все пропало. Кине так и видела, как усердно трудится мамин мозг, чтобы найти объяснение увиденному. Только напрасно. Объяснения этому нет.
Мамин взгляд блуждал между Кине и пузырем. Типси выскочила из-под кровати, шмыгнула между маминых ног и исчезла. Мама даже ее не заметила.
Продолжая смотреть на пузырь, она закричала:
– ЮСТЕЙН!!!
Крик растревоженной чайки пронзил тишину. Папа с грохотом устремился вверх по лестнице, – судя по звуку, перепрыгивая через ступеньки. Он возник в дверях, и глаза у него стали как блюдца. Так они и стояли с мамой, выпучив глаза. Папа был в два раза шире мамы и в отличие от нее настроен гораздо благодушнее.
Он протиснулся мимо мамы, подошел к пузырю и положил руку на его поверхность.
– Что за… Как ты это сделала? – спросил папа с таким видом, будто разглядывал камень, который по какой-то неведомой причине заслужил его профессиональное внимание. – Это пластик? Стекло? Откуда он взялся? Невероятно!
За ним подошла мама и потянула папу назад, будто пузырь был бомбой.
– Что тут невероятного? В лучшем случае противозаконно! Ничего не трогай!
Кине начала было объяснять, но никто ее не слушал. Мама стащила ее за собой по лестнице. Типси подняла голову от своей миски. Она прижала уши к голове, предчувствуя грозу. Потом метнулась вверх по лестнице, поджав хвост.
Кине охотно последовала бы ее примеру.
А то в кухне вот-вот разразятся громы и молнии.
Нет
Кухня как-то уменьшилась, перегруженная предметами предстоящего разговора. На столе неубранные тарелки с остатками еды – патентованный мамин способ выразить неудовольствие. Могла бы сразу поставить на стол табличку: ТЫ ОПОЗДАЛА К ЗАВТРАКУ!
Кине села напротив папы. Он сделал строгое лицо, чтобы не схлопотать от мамы. Мама села рядом с папой. Ее черные волосы были туго стянуты в конский хвост, на лоб падали пряди, выбившиеся из-под резинки. Губы поджаты – верный знак того, что пока еще она управляет гневом, но хватит ее ненадолго. На маме узкие-преузкие лосины для спортзала. Это тоже следовало расценивать как упрек – из-за Кине мама опоздала на тренировку.
Кине ждала, когда взорвется бомба, но мама не торопясь накладывала макрель в томате на хрустящий хлебец. Хлебец треснул пополам. Кине надеялась, что бутерброд предназначен не ей. Она терпеть не могла макрель в томате.
– Итак! Откуда взялся этот… предмет?
– Какой предмет? – Кине почему-то решила, что придуриваться – лучший способ защиты.
– Кине, отвечай. Где ты его взяла? – Мамин голос звенел, как натянутая струна, – вот-вот оборвется.
– А чего я взяла-то? Ничего я не брала!
Мама перегнулась через стол, выставив вперед нож для масла, провонявший макрелью. Кине отшатнулась назад. Она понимала, что наказание предстоит суровое, но совать ей под нос эту вонь – нет уж, извините.
– Кине, ты у кого-то это взяла? Ты что-нибудь натворила? Можешь мне все рассказать, обещаю не сердиться.
Папа хмыкнул в кофейную чашку, но тут же притворился, что закашлялся.
– Ни у кого я ничего не брала, он сам за мной прикатился, – Кине позволила себе осторожную иронию.
В каком-то смысле так все и было. А что еще тут скажешь? Что она нашла на кладбище стеклянный шар, который за ночь вырос до потолка? Бесполезно. Ей тогда придется выслушать лекцию о том, чем ложь отличается от правды, а фантазии – от реальности. Интересно, каждый раз, когда мама прячет в спортивной сумке наполовину опустошенную пачку пирожных, это ложь или правда?