Тем более чего ж обижаться, ведь, скорей всего, его заставили сказать это. Как в истории с Донбассом, о которой уже упоминалось. Помните? Грозил, запугивал, проклинал «киевских фашистов», верещал, но его вызвали в Швейцарию, там сделали внушение или просто погрозили пальчиком – и все! В Москву вернулся шелковым и стал призывать жителей Донбасса не проводить референдум. Те начхали на его призыв. А он уже не посмел признать эти республики, как Абхазию и Южную Осетию, но зато признал законным президентом Порошенко, хотя истинно законный находился в России. Тут, Дима, жалость, а не обида.

Между прочим, вы ему, держащему в руках атомную бомбу, полученную из рук коммунистов-ленинцев, при случае скажите хотя бы о том, что такую бомбу не закладывают под здание, как ему мерещится, а сбрасывают с высоты. И он из тех, кто в самом деле сбросил атомную бомбу на Россию с огромной высоты своих державных постов. Его дружок Чубайс еще в самом начале прикинул: «Погибнут 30 миллионов». И действительно, в год погибало по миллиону. Но гибли не только люди, а и вся экономика – заводы, фабрики, колхозы, лаборатории, родильные дома, школы…

У Ярослава Смелякова есть замечательное стихотворение «Кресло». Поэт рассказывает, как однажды, видимо в дни какого-то съезда писателей, он оказался в Кремле. И Владимир Солоухин, который когда-то служил тут в охране и знает все входы-выходы, привел его

В ту келью, в ту опочивальню,
Где спал и думал Иоанн…
Там кресло около пастели —
Лишь кресло, больше ничего,
Чтоб не мешали, в самом деле,
Раздумьям царственным его…
И я тогда, как все поэты,
Мгновенно, безрассудно смел,
По хулиганству в кресло это
Как бы играючи присел.
Но тут же из него сухая,
Как туча, пыль времен пошла.
И молния веков, блистая,
Меня презрительно прожгла.
Я сразу умер и очнулся
В опочивальне этой, там,
Где словно сдуру прикоснулся
К высоковольтным проводам.
Урока мне хватило с лишком,
Не описать, не объяснить.
Куда ты вздумал лезть, мальчишка?
Над кем решился подшутить!

К высоковольтным проводам истории прикоснулся сдуру и Путин. Не страшны ему ни молния веков, ни туча истории. Точнее говоря, он прикоснулся к двум переплетенным проводам. Первый – русская поэзия. Ведь Пастернак-то совсем не одинок. Тут начинать надо, пожалуй, еще с Игоря Северянина, который, живя с Эстонии, в мае 1918 года сразу после заключения Брестского мира писал для вас, Путин, не знавшего в жизни ни войны, ни голода, а только аппетит:

Его бесспорная заслуга
Есть окончание войны.
Его приветствовать, как друга
Людей, мы искренно должны.
Я – вне политики, и право,
Мне все равно, кто б ни был он.
Да будет честь ему и слава,
Что мир им первым заключен.

А Есенин! А Исаковский!.. И ведь вот что примечательно. Маяковский в год смерти Ленина писал:

И ему, и мне
одно и то же дорого.
Отчего ж,
стоящий от него поодаль,
я бы жизнь свою,
глупея от восторга,
за одно б
его дыханье
отдал?!

Это 1924 год. Прошло четверть века, и Твардовский в 1949 году пишет:

Как смерть ни страшна самому,
Уж лучше бы мне эта участь,
Но только б она не ему.

Вот поспорьте с ними… Интересно, а кто готов был бы отдать жизнь за Путина? Разве что та же Ирина Яровая. Да, да, она отдаст и мужа своего заставит, и свекра!

Не обойти вам встречи и со Степаном Щипачевым. Страшным летом 41 года в «Правде» было напечатано его стихотворение:

Из бронзы Ленин. Тополя в пыли.
Развалины разбитого вокзала.
Под вечер немцы в городок вошли
И статую низвергли с пьедестала…
Фашистский оберст крепко ночью спал,
А утром чуть не тронулся от страха:
Как прежде, Ленин бронзовый стоял,
Незримой силой поднятый из праха.