«Крымская весна» во многом воспринималась именно как «деоккупация», освобождение полуострова от незаконной, нелегитимной власти Украины и шире – от власти Запада, власти «нового мирового порядка».
Учитывая постоянный вооружённый конфликт на востоке Украины и общее состояние украинской государственности – её де-факто колониальное положение, россияне всё более убеждаются в верности принятого решения и в элементарной большей безопасности и Крыма, и остальной российской территории после «крымской весны».
Интересно, что одним из косвенных последствий воссоединения с полуостровом, помимо живой, практической консолидации большинства российских общественных и политических сил, стал и спад межэтнической напряжённости. Не на основе неких лекал западной толерантности, но в рамках проснувшейся исторической памяти об общем мирном прошлом.
«Крымский консенсус» в нашем обществе зафиксировало и проведенное в апреле 2016 года исследование социологического центра Юрия Левады. По данным этого исследования, «россияне понемногу «отходят» от Украины – их интерес к событиям в соседнем государстве находится на минимальном уровне, сопоставимом с началом 2014 года. Но, несмотря на это, представления россиян о дальнейшей судьбе Крыма в последние два года остаются неизменными – 87 % уверены, что полуостров должен оставаться частью России». При этом главный аргумент, который использовали респонденты, объясняя, почему, собственно, «Крым – наш», это: «Крым всегда был российским». Такое заключение сделали 67 % опрошенных.
Современный российский ценностный ряд вбирает в себя все лучшее, что было наработано за долгую историю страны – от призвания Рюрика и до настоящего времени.
Это ещё одно подтверждение и отхода от первой эйфории, и спокойного понимания своей роли в истории российским обществом. Мы действительно ощутили на себе груз исторической, длиной в тысячелетие, ответственности и оказались к нему готовы. Важным аспектом является также и то, что «идея не продается». За продолжение выбранного курса россияне, в том числе и крымчане, готовы понести и многие материальные неудобства.
Ярчайшим примером в этом отношении стала история с поставками электроэнергии на полуостров со стороны Украины. Стоит напомнить, что 31 декабря 2015 года Украина согласилась поставлять электричество в Крым, если в документах контракта на эти поставки полуостров будет обозначен как территория Украины. Владимир Путин тогда снова дал высказаться крымчанам. Был проведён социологический опрос; оказалось, что 93 % жителей готовы подождать, когда Россия проложит линии электроснабжения с материка, только бы не считаться Украиной даже в локальных экономических документах.
Аналогичное отношение, только уже к глобальным экономическим санкциям, продемонстрировали россияне. В марте этого года ВЦИОМ провел соответствующее исследование, по его итогам выступил глава Центра Валерий Фёдоров, который заявил: «Россияне и сегодня уверены в правильности решения о воссоединении с Крымом и считают, что так следовало бы поступить и сегодня в подобной ситуации. При этом россияне полагают, что Россия наказана санкциями незаслуженно, что говорит о несоответствии истине заявлений Запада о стремлении к строительству демократического транспарентного мира».
Все эти социологические и исторические отступления с пространными цитатами важны, чтобы понять, насколько Крым интегрирован не только в Россию, но и в само массовое сознание, в глубинную ментальность российского общества. За цифрами и процентами в данном случае открывается понимание того, что наконец-то россияне почувствовали себя естественно и комфортно именно в контексте мировой истории и политики. Благодаря «крымской весне» мы укрепились в самоощущении великой страны и единого народа, которые только для российского народа и были естественны. И поэтому снова стоит сказать, что решение Путина о реализации «крымского плана» привело к последствиям таких длительности и масштаба, что об их окончательных итогах можно будет говорить лишь многие годы спустя. Тем не менее уже сейчас можно выделить ключевые политические особенности и перемены, которые случились в России за прошедшие с «крымской весны» три года.