В сентябре 2011 года Путин сделал официальное заявление. Появившись на публике вместе с Медведевым, он объявил, что будет участвовать в президентской гонке. Медведеву предстояло уступить и заняться кабинетом министров. Для официальных лиц в США, которые так много поставили на работу с Медведевым, это стало огромным разочарованием.

Хорошим эмоциональным шоком стал этот ход и для российского истеблишмента. Худшие опасения в отношении Путина, высказывавшиеся Каспаровым, Немцовым и другими оппозиционными лидерами, подтвердились, причем настолько, что стало понятно пренебрежение Путина к любому подобию демократических процессов. «Народу не нравится, когда с ним обращаются как с ковриком у двери, о который Кремль вытирает ноги, – заметил позднее Владимир Кара-Мурза, молодой и харизматичный деятель российской оппозиции. – Неприемлемо, когда два человека выходят к людям и говорят: мы встретились, поговорили между собой и решили, что вот он будет президентом, а я стану премьер-министром. И люди решили: мы не скот».

«Мы не скот» – вскоре эта фраза станет лозунгом российской оппозиции.

Вскоре после сделанного тандемом заявления посольство США начало собирать свидетельства возникновения народной оппозиции к Путину. Однажды Путин пришел на боксерский матч и поднялся на ринг. Толпа принялась свистеть. «Можно было почувствовать в этом обеспокоенность по поводу еще одного шестилетнего срока с Путиным», – вспоминал тогдашний посол США в России Джон Бейрль.

Казалось, надвигается конфликт.

Россия полным ходом шла к политическому кризису, и Путин винил в этом лично Хиллари Клинтон.

В самом начале декабря 2011 года в России прошли выборы в Государственную Думу. Наблюдатели сообщали о вопиющих подтасовках, включая бесстыдный вброс бюллетеней в урны. Появились видеозаписи, на которых председатели избирательных комиссии сами заполняли стопки бюллетеней. Это было похоже на вирус. За несколько дней улицы центра Москвы заполнили толпы протестующих, которые выкрикивали: антипутинские лозунги. Несколько сотен человек было арестовано. Сообщества наблюдателей за российскими выборами, а также антипутинские веб-сайты и радиостанции сообщали о том, что стали жертвами атак хакеров. Партия Путина «Единая Россия» набрала около половины голосов, что означало значительную потерю мест в Думе. Занявшая второе место коммунистическая партия набрала 19 процентов.

На следующий день после выборов Клинтон участвовала в международной конференции по Афганистану в Бонне. Не сводя глаз с Лаврова, она заявила, что Соединенные Штаты «высказывают серьезную озабоченность по поводу проведения выборов. Мы также озабочены сообщениями о том, что независимые наблюдатели за выборами подверглись нападкам, а их сайты – кибератакам. Это полностью противоречит идее обеспечения прав народа наблюдать за ходом выборов, участвовать в них и распространять правдивую информацию». Она отметила, что гордится теми русскими, которые пытались добиться справедливых выборов, и что российские избиратели заслуживают полного расследования всех достоверных отчетов о мошенничестве и манипуляциях на избирательных участках. На следующий день она продолжила высказываться критически: «Российский народ, как любой другой народ, заслуживает того, чтобы его голос услышали, а его избирательная воля была учтена. Это означает, что русские заслуживают справедливых, свободных, прозрачных выборов и лидеров, которые будут нести перед ними ответственность».

Насколько удивительными были эти комментарии? Макфол оправдывал заявления Клинтон, решив, что именно государственный секретарь, а не чиновник низшего уровня или пресс-секретарь должен выражать позицию США по этому вопросу. «Я хотел, чтобы русские обратили на это внимание», – вспоминал он позднее. Но для некоторых официальных лиц в США заявление Клинтон об американской поддержке справедливых демократических выборов было не чем-то неожиданным, а скорее простой рутиной. Уолландер позже говорила: «Мы все время видим нечто подобное. Это, по правде говоря, стандартно для Госдепа».