Я думал, он скажет – государственного террора.

– …правопреемницей СССР, – закончил он. – И, значит, отвечает за все. Готова отвечать. Отвечает…

Он сказал, что это он, «если честно, написал письмо президенту».

– Я предложил, если есть возможность, полететь самолетом, слетать в Магадан, там памятник Эрнста Неизвестного стоит, там же основные лагеря… – Владимир Лукин как-то разволновался и от этого говорил и выглядел странно заносчиво. – А если нет, то куда-то в Подмосковье съездить… Нет, я не говорил про Бутово, это они как-то сами… Патриарх же здесь бывал… Я просто писал письма.

Патриарх и президент появились в храме вместе. Патриарх шел с трудом, опираясь на посох. Поднявшись к алтарю, он перед началом службы благодарил президента за то, что тот посещает «одну из русских Голгоф».

– Мы должны помнить тех, – сказал он, – кто отдал свои жизни за веру и правду. Совершая богослужение на Бутовском полигоне, мы молимся за них. И мы просим прощения перед этими людьми, молимся об укреплении нашей веры в наше Отечество.

Владимир Путин внимательно слушал патриарха. Он словно проверял, каких слов, по мнению святейшего, заслуживают расстрелянные.

После короткого молебна он и патриарх возложили цветы к огромному кресту с церковной вязью и пошли на полигон. Они прошли его насквозь. У небольшого деревянного креста был еще один молебен, певцы из хора в теплых куртках поверх ряс пели так громко, что мне казалось, будто их слышно даже на МКАД, километрах в трех отсюда. В этот момент как будто даже прекратилось движение машин по кольцевой дороге, и не было слышно этого бесконечного рева в холодном воздухе, и только потом я понял, что движение же, наверное, и правда перекрыли из-за приезда президента.

Подойдя к деревянной церкви, президент сказал несколько слов журналистам. Эти слова имели значение. Они имели большое значение. Он сказал, что «трагедии такого рода повторялись в истории человечества неоднократно, и все это случалось, когда привлекательную на первый взгляд, но пустую на поверку идею пытались ставить выше основных ценностей – человеческой жизни, ценности прав и свобод человека».

Это было то, что от Владимира Путина очень хотели услышать родные миллионов расстрелянных политзаключенных и очень много других людей. И он никогда раньше не называл коммунистическую идею пустой. Как-то он это так просто и понятно сказал, что я ему сразу поверил.

– Все мы хорошо знаем, – продолжил Владимир Путин, – что 37-й год, хотя он и считается пиком репрессий, был хорошо подготовлен предыдущими годами жестокости. Достаточно вспомнить расстрел заложников в годы Гражданской войны, уничтожение целых сословий – духовенства, российского крестьянства, казачества.

То есть Владимир Путин не сделал никакого акцента на исключительной роли Иосифа Сталина. Наоборот, он убрал этот акцент.

– Для нас это особая трагедия, – продолжил он. – Масштаб ее колоссален – сосланы, уничтожены, расстреляны были десятки тысяч, миллионы человек. Причем прежде всего люди со своим собственным мнением, которые не боялись его высказывать… Уничтожались наиболее эффективные люди, цвет нации. Мы до сих пор ощущаем эту трагедию на себе. Нам надо многое сделать, чтобы это никогда не забывалось, чтобы вспоминать об этой трагедии.

На самом деле для этого оказалось достаточно передать Бутовский стрелковый полигон НКВД Церкви.

– Но память нам нужна не сама по себе, – говорил президент. – А чтобы определять пути для развития страны… Политические споры, баталии, борьба мнений нужны, но нужно, чтобы этот процесс был не разрушительным, был созидательным.