«Мог ли Тай-Кевр до такой степени ненавидеть нас, Гамелинов, чтобы пожертвовать собственной жизнью во имя сокрушения нашей мощи? Нет!» – Герфегест захлопнул дверь, которая вела в башню, примыкающую к боевой площадке со стрелометами.

В дверь одна за другой постучались четыре стрелы. И еще две. «Хрен вам! – злорадно ощерился Герфегест. – Тот лучник еще не родился, который угонится за Ветром».

Хармана была жива и она все еще была рядом с ним. Герфегест чувствовал влажноватую прохладу ее ладони в своей разгоряченной руке. Дверь не продержится и сотни ударов сердца. Надо уходить в глубь крепости.

– Скажи, Хармана, тебе не кажется, что, несмотря на все свои ухищрения, несмотря на великолепную подготовку и все прочее, у Тай-Кевра не было ни малейшей надежды выжить сегодня во время нападения на Наг-Нараон?

Хармана насмешливо фыркнула.

– «Кажется»! Да я в этом глубоко уверена! Он был просто обречен повстречать свою смерть.

– Но зачем тогда Тай-Кевр пошел на эту авантюру? – Герфегест едва не поскользнулся на отполированных подошвами ступенях.

– Он не шел, – теперь Хармана была совершенно серьезна, – его вели.

– Умница! – Герфегест, позабыв обо всем, наградил Харману поцелуем. – Его вели! – воскликнул он, когда их уста вновь разъединились. – И ты знаешь, кто его вел?

– Доподлинно – нет. Но догадываюсь.

– Вот именно.

Хармана и Герфегест пришли к мрачному предположению. Настолько мрачному, что ради его проверки стоило переступить через кодекс чести и все установления Благородных Домов.

Со стороны гавани доносился нарастающий шум битвы. Но здесь, у Северных ворот Наг-Нараона, пока еще было спокойно. Двое Гамелинов нетерпеливо мялись на посту, переступая с ноги на ногу. Они знали, что им суждено погибнуть. И скорее всего им выпадет честь погибнуть последними.

По воле Властелина Элай был одет как и подобает чрезвычайному гонцу Гамелинов. В пурпурный плащ с белоснежной каймой, в мягкие, но исключительно прочные сапоги и черный матерчатый колпак, полностью скрывавший лицо.

Стража Наг-Нараона уполномочена проверять чрезвычайных гонцов по содержимому их футляров. Печать и подпись коменданта были в полном порядке. С текстом письма они не имели права знакомиться и, будучи верными служаками, не знакомились.

– Принесла тебя, браток, нелегкая, – сочувственно сказал Элаю один из стражей на прощание. – Хвала Намарну, если разыщешь Хозяина живым и невредимым.

Как и подобает чрезвычайному гонцу, Элай ответил им бесстрастным молчанием. Не к лицу доверенной персоне болтать с простыми латниками. За это могут и на файеланты разжаловать – веслами ворочать.

Хармана и Герфегест покинули своих людей в самую отчаянную минуту, обрекая себя на вечный позор в глазах любого благородного воина Алустрала.

Они ушли от звонкого хаоса битвы прочь и направились туда, где находилась святая святых Игольчатой Башни, по сравнению с которой Лоно было лишь безобидной и никчемной игрушкой.

Но путь свой они начали все-таки с преддверия Лона. Там, в коридоре, правая стена которого была изуродована черным провалом и где сегодня произошло столь много судьбоносных событий, Хармана и Герфегест остановились.

О том, что из этого коридора можно попасть не только в Лоно Игольчатой Башни, знали очень и очень немногие. Во всем Круге Земель насчитывалось всего четыре человека, имеющих представление о том, что находится под Лоном. Хармана, Герфегест, Шет окс Лагин и Элиен, сын Тремгора. Лишь им было известно, что здесь, на огромной глубине, заточен в безвременье Октанг Урайн – Длань, Уста и Чресла Хуммера.

– Итак, Хармана из Дома Гамелинов, – сказал Герфегест, сам дивясь замогильным обертонам своего голоса, – понимаешь ли ты, что мы должны сделать сейчас, дабы пресечь навеки великое и неведомое зло, которое вновь рвется в Сармонтазару?