«Так как мама моя, – передает Мария, – всегда крестит меня на ночь, и комнату, и дверь самую, то они ее никак не могли отворить. Но я вижу, что дверь прямо трещит под их напором, и слышу, что за дверью писк, визг, крики, стук, грохот… Их, кажется, под тысячу, надо предположить… Во всех углах тоже скребутся… Я сразу испытала такой страх, что все мысли исчезли из головы, молиться не могу, Бога призвать на помощь не могу, перекреститься тоже… Вдруг слышу с террасы голос:

– А ты иди сюда и бросься вниз (мы живем на третьем этаже). Все разом прекратится.

Я другой дверью вбежала в комнату матери. Говорю, что я к себе в комнату не пойду, если она со мной не побудет, что и вовсе не останусь. И готова, действительно, была от страха кончить все одним разом. И вот вижу, что бесы и сюда к нам перешли. В комнату не входят, а перебегают за окнами. Вижу их глаза огненные, горящие, как у кошек… Крест на мне ваш запылал. Вообще, когда демоны приближаются, он жжет меня, и они мне все время говорят:

– Брось, брось его.

Про него и говорить нечего, даже цепочка обжигает шею. Мне под нее положили кофточку и сорочку, но и через них я ощущала жар…»

Теперь она пришла опять за советом. Прийти ко мне ей очень и очень хотелось. Но, пройдя четверть расстояния, она уже разохотилась, а чем дальше, тем хуже. Когда подошла к святым воротам монастыря, уже совсем под влиянием бесовских голосов хотела вернуться. Пришла уже под влиянием другого внутреннего голоса.

Дал ей маслица от Иверской (Московской) Царицы Небесной, велел помазать углы комнаты, большинство вещей, одежду, дал ладана (освятил по Требнику) покурить, когда придут. Велел все чаще кропить святой водой и некоторые духовные заповеди уже чисто духовного свойства. Думаю, что демоны раздражались, что я на той неделе как-то немного помолился за нее…

Пригласили меня на чашку чая в один дом Печерской слободы. Семья – благочестивые муж и жена. Детей нет. Жена любит служить блаженным людям Христа ради, странникам и прочее. И вот рассказала. За чудотворной иконой Божией Матери Оранской ходят три блаженных: одному лет тридцать пять, другому двадцать с чем-нибудь и третий еще моложе. Достоин внимания только первый, Иван, ибо имеет разум мало несовершенный, а другие имеют последний просто несовершенный, то есть недалеки и, если не много сказать, глуповаты. Рассказывала о его даре прозорливости – чудном

Сам он – немой (но слышит; онемел с детства, когда, подойдя к окну ребенком на Святках, увидел подходивших ряженых в страшных масках и костюмировке). Ничего не имеет, только что на себе: рубашка, шаровары, пальто; в лаптях. Встает с зарей. Ест скудно, простую, скудную пищу. Никого не осуждает, ни на сколько, не имеет пристрастия к миру ни в чем. Постоянно молится и ходит за иконой Оранской Божией Матери. Стяжавши чистоту сердечную, видит мысли, поступки людей: настоящие, прошедшие и будущие.

Когда я пришел к ним, брата Ивана, так его зовут, не было, ушел в соседнюю деревню перед моим приходом, сказавши, что сейчас придут двое (был я и архимандрит И., мой наместник), и по своему смирению ушел. К концу моего пребывания у них он пришел, сказавши, что делают и что говорят на мой счет в соседнем доме (там видели, как я прошел к ним). Все стали его расспрашивать о будущем, настоящем, о присутствующих и отсутствующих.

Действительно, за его чистоту и простоту Бог милостью Царицы Небесной, Которой он так служит, даровал ему сильный дар ведения. Он, например, говорил и вскрывал подлинную суть таких событий церковной жизни, о которых только я знал (остальные верили ему на слово). Что было у нас до его прихода, рассказал нам (между прочим, обличил меня за то, что я съел масла сливочного, а был постный день; съел же я тартинку