Император помолчал, его взгляд стал угрожающе внимательным. Пилат понял, что сейчас Тиберий скажет что-то очень важное, и ожидает реакции на свои слова.

– У тебя, Понтий, будет безграничная власть, подобная власти императора. Обращайся с ней разумно. Всякий бунт или беспорядок наказывай, как римлянин, однако будь справедлив. От поступлений из провинций зависят мощь и процветание Рима. Помни: разумный пастух стрижет своих овец, но не сдирает с них шкуру.

Тиберий снова замолчал, а Пилат счел уместным поддержать разговор.

– Мне известно, что местные сборщики налогов наглеют не в меру.

– Это происходит во всех провинциях, – согласно кивнул Тиберий. – Помимо этого, ты найдешь в Иудее многое, что тебя удивит.

Он задумчиво уставился вдаль. Свет свечей красной точкой мерцал в его глазах. Сморщенные губы императора растянулись в слабой, слегка презрительной улыбке.

– Странный народ, и странный у них Бог, – возобновил он монолог, глядя в темноту, начинавшуюся прямо за факелами. – Обрезают крайнюю плоть у младенца. Все, что они делают, – во имя их Бога. Говорят про себя: мы – избранный народ. Избранный для чего? Для несчастий? Но вот что меня удивляет больше всего, Понтий: почему другие народы, даже эллины, принимают иногда их веру? Смотри, сколько общин иудейской веры сейчас в Риме, Александрии, да и во многих других городах империи. Не все они изначально иудеи. Попробуй понять это. Но не преследуй их обычаи, не раздражай их понапрасну.

– Я найду советников среди их священников.

– Это правильно, – одобрил Тиберий. – Но возьми с собой еще когорту солдат. Я уже дал распоряжение. Тебе понадобится дополнительная сила, и я уверен, очень скоро. Там сейчас неспокойно. У иудеев нет армии, но все они хранят оружие. Когда-то они были лучшими солдатами в этом районе. Сейчас, даже без опыта войны, они могут быть источником многих неприятностей. Валерий Грат не раз извещал меня, что иудеи намереваются восстать против Рима. Веруют, что их Бог им поможет. Против Рима! Безумный народ!

Император долго тер глаза кулаками, как ребенок, а потом скосил их на Понтия в подозрительном прищуре помятых век.

– Устал я от придворных интриг, – вздохнул он. – Устал от проблем. Хочу поставить на места надежных, способных людей и отойти от дел. Переселюсь на Кипр, в свой загородный дворец. Будешь ли верным мне, Понтий?

– Да! – горячо выпалил Пилат и хотел было продолжить свою речь, но Тиберий знаком велел замолчать и удалиться.

Выйдя за пределы дворца Пилат погнал коня вскачь, чтобы дать выход буйству чувств и мыслей, которые вспорхнули, как потревоженная стая птиц, и заметались в беспорядке. Сеян был известен своей неприязнью к иудеям. Во время одной из коротких, но доверительных встреч он признался Пилату, что когда-нибудь выгонит иудеев из Рима и Александрии.

– Тиберий их тоже не любит, однако он не сторонник крайних мер, – сожалел Сеян. – Такие, как ты, Понтий, будут нужны мне, когда придет время.

Значит, время пришло, решил Пилат. Конь его, не сдерживаемый удилами, мчался с сумасшедшей скоростью, как преследуемый голодными волками. Вдруг он шарахнулся в сторону с такой силой, что чуть не сбросил Пилата. Пилат успел заметить впереди огромный памятник, внезапно оказавшийся на их пути, о который они чуть не разбились.

– Это мне знак с небес, – сказал сам себе Пилат, сдерживая коня. – Нельзя терять голову от счастья. Недаром же говорят, что Боги отбирают у человека все, когда он достигает вершины своей мечты.

Несмотря на поздний час, Клавдия еще не спала. Поймав его взгляд, она просияла.

– Правитель Иудеи? – ее вопрос звучал как поздравление.