– Я уполномочен гарантировать вам материальное вознаграждение после выполнения задания. Вам будет предоставлено гражданство одних из самых безопасных станций. Ваш труд будет востребован и хорошо оплачен, а в качестве высшего акта доверия вам будет вручено личное оружие. Если вы будете беспрекословно и своевременно подчиняться нашим указаниям, если вы будете строго хранить внутриведомственную тайну, вас ждёт заслуженная награда. Если же вы нарушите нашу договоренность, то вас постигнет суровое наказание согласно полевым условиям.

Чёрт! Я где-то слышал такое, а может, читал. Он стоял перед нами как вражеский офицер перед пленными, склоняя их к предательству. Или как пират перед пленниками.

– Мы согласны, – быстро сказал Владимир Павлович.

Математик впился ему в лицо своим хищным взглядом, но Владимир Павлович был невозмутим и только обдал пришельца своим смрадным алкогольным выхлопом.

Математик скривился и отступил на шаг, но, надо отдать ему должное, ничего не сказал. А не всякий мог выдержать этот запах, совсем не всякий.

Потом Математик перевёл взгляд на меня. Со мной у него разговор был короткий: я, во-первых, вызвался сам, а во-вторых, без меня ему делать было нечего.

– Я согласен, – небрежно ответил я.

Нам действительно дали оружие. Два новеньких автомата в заводской смазке, но почему-то без номеров. Нет, номера не были спилены, их просто не было. Их никто не наносил на сталь перед воронением.

И это меня сразу насторожило. То есть настораживало, в общем, всё, но такое оружие означало, что Математик не случайный авантюрист, а человек какой-то структуры.

Начальство было вооружено особо. Математик огромным автоматическим пистолетом, а у Мирзо оказалось сразу два ствола, автомат и снайперская винтовка.

Мирзо, как я понял, был чем-то вроде адъютанта при Математике. Адъютанта и одновременно телохранителя.

На следующий день я принялся разбирать автомат, аккуратно заменяя смазку.

Мирзо сидел рядом и чистил свой автомат.

– А ты убивал когда-нибудь? – спросил он вдруг.

– Нет, – с чистым сердцем ответил я.

Он посмотрел на меня с недоверием, как на человека, который вдруг признался, что у него нет ног.

Это все глупости. Я повидал много людей, рассказывавших о своих кровавых подвигах так, будто они замостили трупами весь перегон от «Пушкинской» до «Баррикадной». Один из таких прибился как-то к нашим свинарям. Я не верил его бестолковым рассказам и думал, что он просто набивает себе цену.

Когда наш медиум сказал, что он не врет, я продолжал сомневаться, ведь если несколько лет подряд повторять одни и те же байки, то и сам в них поверишь. Ты будешь болтать о прошлых подвигах как попугай, а через год-другой никакой медиум не отличит придуманную жизнь от прожитой.

Но потом пришли люди из-за кольца и рассказали, что все правда. Стрелял и убивал – руки по локоть в крови и всё такое.

Я очень удивился, так он был похож на безответственного глупого болтуна. Его давно поставили резать свиней, да только «своим» его никто не признал, свинари им брезговали. Да и ничего путного в нем не было.

Бестолковый мужик.

Да и забойщик никакой.

Я тщательно смазал оружие, вытер руки и подумал, что никто, кроме людей, у меня никогда не вызывал ненависти. Я любил подземное зверьё, может быть, потому, что не видел настоящих мутантов. Нет, мутантов я боялся, но это были детские страхи. Так боишься злого Бабая, когда мать пугает тебя им, чтобы вы с мальчишками не выбегали со двора, или так дети боятся темноты.

Я даже любил ручную крысу одной девушки с соседней станции. Крыса эта умела выходить из темноты на стук. Была она слегка мутировавшая, но мутация пошла ей на пользу. В том смысле, что в разум. Ничего кровожадного в этой крысе не было, хотя в швейном цехе на «Динамо» утверждали, что именно она отгрызла какой-то сплетнице палец. Ничего утверждать не могу, хотя сплетниц там всегда хватало.