Глеб подошёл к ней и легонько прикоснулся к её плечу.

– Дитя моё, как тебя зовут?

Девушка подняла голову. Дронов поразился её красоте. Её густым и тёмным волосам, которые рассыпались по плечам. Её огромным, синим глазам, в которых застыла тоска. Её чистому, юному лицу, которое словно окаменело.

Пухленькие губки едва шевельнулись.

– Изабелла…

У Дронова сжалось сердце, но он продолжал разыгрывать роль «святого» отца.

– Скажи мне, дочь моя, в чём обвиняют тебя? Неужели только в том, что ты такая красивая?

В глазах девушки отразилось удивление. Она не ожидала услышать из уст святого отца такую ересь.

– Меня обвиняют в том, что я лечила людей травами.

– Кто научил тебя этому искусству?

– Бабушка…

– Бабушка? И её душу, за это занятие, святая инквизиция тоже очистила огнём, так, дитя моё?

Узница покачала головой.

– Она лечила тайно. Святая инквизиция о том не ведала.

Монах тихо, но твёрдо произнёс:

– Дочь моя, именем господа нашего, милостивого и всемогущего, я опускаю тебе твои грехи. Все, разом. Теперь ты чиста, как ангел и веди себя дальше, как он. Кротко и смиренно. Договорились, дитя моё?

Узница хлопнула длинными ресницами.

– Хорошо, отец мой.

Монах подошёл к двери и тихо обратился к стражнику:

– Агэпито, сын мой, войди в темницу. Ты сейчас послужишь промыслу господню.

После того, как богобоязненный охранник охотно вошёл в темницу, слуга господний плотно притворил дверь и протянул к нему руку.

– Сын мой, дай мне ключ от темницы.

Стражник, не задумываясь, отдал ключ. Монах удовлетворённо кивнул головой. Но следующая фраза святого отца повергла бедного тюремщика в смятение.

– А теперь, сын мой, ты должен поделиться с ближним своим рубахой своей. И зачтётся тебе это и здесь, на грешной земле, и там, на небесах.

В недалёких глазах стражника обозначилось полное непонимание.

– Я, по убожеству своему, не могу постичь высокого смысла слов ваших, святой отец. Скажите проще, чтобы я понял вас.

Монах едва заметно усмехнулся.

– Хорошо, сын мой. Садись на скамью и раздевайся. Снимай башмаки, мундир и головной убор. А всё, что было под мундиром, я милостиво разрешаю тебе оставить на себе.

Сурово посмотрел в бегающие от испуга и изумления глаза стражника.

– Теперь ты понял, что от тебя требует промысел господень?

У стражника мелко задрожала нижняя челюсть.

– Понял…

Монах грозно предупредил стражника:

– Делай, как я сказал. И делай быстро. Господь карает непослушных рабов своих!

Глаза несчастной узницы стали круглы от удивления. До её понимания не доходило то, что творилось вокруг…

А стражник, между тем, памятуя о каре божьей, разделся, на удивление, очень шустро, и аккуратно сложил свою одежду на краю скамьи.

– А теперь, сын мой, отдохни, – сказал монах, прикоснувшись пальцем к его тонкой шее: ты заслужил божью благодать!

Стражник, безвольно разбросав худосочные конечности, мирно засопел на арестантской скамье. Юная узница, в страхе, вскочила на ноги и попятилась вглубь темницы. Ей показалось, что святой отец сошёл с ума.

А святой отец, видя её смятение, обезоруживающе улыбнулся.

– Хочешь жить, дочь моя?

У ошалевшей узницы на время отнялся язык. Она лишь кивнула головой.

Монах указал перстом на безмятежно спящего тюремщика.

– Тогда, дитя моё, облачайся в костюм этого раба божьего. И поторопись. Нельзя искушать всевышнего. Он и так уже непозволительно долго благосклонен к нам.

Девушка оделась моментально. По росту, костюм тюремщика, пришелся ей в самый раз. Правда, грудь и бёдра девушки, в заданный формат, вписались с трудом. Ещё больше пришлось повозиться ей со своими, пышными волосами. С горем пополам она упаковала их в тюремный головной убор. И теперь тот сидел у неё на голове вызывающе лихо. Новоиспечённый тюремный страж, с распахнутыми синими глазами, милым носиком, пухлыми губками и очаровательным подбородком, выглядел неотразимо, но очень подозрительно.