Проводника из Рима буду изображать я собственной своей персоной. Второй проводник будет действительно местный горец, которого я постараюсь выбрать из самых надежных. Роль фельдшера я предоставляю Гарри. Что же касается главного персонажа-доктора, – тут Холмс несколько приостановился, – то-то, пожалуй, эта роль вполне подошла бы вам, Ватсон, если бы вы не были женаты, но в настоящее время…

Тут я решительно перебил моего друга. Мысль, что я буду спокойно отдыхать и ничего не делать на северо-итальянских озерах, в то время, когда Холмс вступит в увлекательную схватку с преступниками в Апеннинах, решительно показалась мне невозможной.

– Вы, очевидно, шутите, дорогой Холмс, предполагая, что я способен оставить вас в таком серьезном деле. Я настаиваю, чтобы роль доктора предоставлена была мне, так как она принадлежит мне по праву.

Холмс лукаво улыбнулся.

– Я это ваше предложение, дорогой Ватсон, предвидел, а потому с того самого момента вашей встречи уже решил, что английский турист будет именно никто иной по специальности, как доктор-этнограф. Но… взвесили ли вы все последствия и риски, способного показаться по безрассудству чрезмерным в глазах уважаемой мистрис Ватсон?

Напоминание о моей дорогой Мери несколько охладило мой пыл, но все же не настолько, чтобы заставить окончательно отказаться от мысли сопровождать Холмса.

– Нет, – решительно заявил я, – я решительно еду. Я уверен даже, что если бы Мери была здесь и знала бы обстоятельства дела, то и сама была бы не против моей поездки.

В тот же день вечером я выехал в Геную, где и должен был дожидаться приезда помощника Холмса, Гарри. Быстрота моего отъезда объяснилась тем, что по мнению Холмса я не должен был обратить на себя внимания Карруччи, который мог бы впоследствии узнать меня при встрече в Апеннинах и возыметь подозрения о моей близости к сэру Мортимеру, ставшему теперь их врагом и разрушившим план, подготовленный против графа Макса.

Таким образом, я не присутствовал на дуэли Холмса и Пескаре, но потом, конечно, узнал все ее подробности от самого Холмса. Она состоялась, как и предвидел Холмс, на шпагах на следующий день рано утром.

Секундантами были у Холмса – граф Ротенфельд, а у Пескаре – граф Карруччи. Холмс откровенно признался мне, что не рассчитывал встретить такого сильного фехтовальщика, каким оказался капитан Пескаре, и что ему стоило большого труда отбивать его искусные выпады и атаки. Под конец, однако, он ранил его, как и хотел, в правое плечо и тем самым лишил возможности продолжать схватку.

Доктор, присутствовавший при дуэли, признал рану неопасной, но требующей ухода и покоя, по меньшей мере, в течение месяца.

На другой день сэр Мортимер, сердечно распрощавшись с новыми своими друзьями-американцами Морфи и графом Максом Ротенфельдом и сопровождаемый проклятиями итальянцев, уже выехал из Монте-Карло по направлению в Марсель, Париж и далее в Лондон. С этих пор след этого почтенного джентльмена совершенно потерялся и на его месте появился некий скромный итальянец Беппо Романи, севший в Марселе на один из почтовых пароходов, направляющихся в Неаполь, перебравшийся затем в Рим и тут присоединившийся к экспедиции английского доктора сэра Уэльса, организованной этим последним в Апеннинские горы.

Стоял конец мая. Зелень деревьев и лугов была еще свежа. Даже равнины Кампаньи не успели еще принять того коричневого колорита, который присущ им в июле и августе.

Вид с веранды этого домика расстилался чудный. Впереди виднелось залитое заходящим солнцем горное плато Норцио. Сквозь расселины Сабинских гор взор проникал до крайних пределов горизонта, который в туманной дали сливался с синей поверхностью Средиземного моря. С другой стороны, высилась темная громада римских Апеннин и Монте Витторе, и, наконец, дальше виднелись ущелья и вершины Абруц и за ними берег Адриатического моря.