и нужно им не больше как расстаться,
друг другу напоследок пожелав,
по крайней мере, искренне: удачи,
ибо о счастье трудно говорить
в такой момент, то есть интимном счастье…
Клянусь, что в чувствах именно таких
я родину мою тогда покинул —
в конце семидесятых, в прошлый век,
и до сих пор нисколько не жалею, —
Европа так близка моей душе,
как будто здесь частенько я рождался,
и лишь последний раз в чужой стране
я странным образом на свет явился, —
но вовремя вернулся в дом родной…
Отцу родному это я поведал —
в иных, конечно, путаных словах,
уж и не знаю, смог ли мою душу
я донести до моего отца —
когда в рабочей, помнится, столовой
в обеденный недолгий перерыв
я сообщил ему за кружкой пива
о предстоящем выезде моем…
Он с матерью давно уже в разводе
был, я же чудом отыскать сумел
невесту из одной семьи еврейской:
пожалуй, и единственной семьи
в провинциальном нашем городишке,
готовой эмигрировать… куда?
совсем не обязательно в Израиль:
в Америку, а если повезет,
то и в самой Европе зацепиться…
Я с гордостью об этом сообщил
отцу родному после кружки пива:
вот, мол, смотри, отец, чего достиг
твой сын – по праву можешь ты гордиться:
от семени он семя твоего,
и путь твой дальше жизненный продолжит,
откроет земли новые – и в них
создаст очаг семейный, что не снился
вовек тебе, но это не в упрек
будь сказано – традиции великой
мои слова, отец, посвящены…
Давай же мы деянья сопоставим,
что сделал ты, что сделать я смогу
в аналогичный времени отрезок:
квартиру от завода получил
ты – и скажу я: это очень много,
но я квартиру тоже получу,
что будет комфортабельней и больше,
а где же расположится она?
в одном из европейских городов,
а то, пожалуй, в самом его центре,
не то, что та, где мы теперь живем —
в провинциальном пригородном месте…
Ты приобрел подержанный «Москвич»,
я же куплю себе, клянусь, «Мерседес» —
пусть и не сразу новый – и когда
ты в гости как-нибудь ко мне приедешь,
по очереди будем мы водить
немецкую и славную машину
по улицам старинных городов,
где множество готических соборов,
а в них звучит торжественный орган…
И за продуктами стоять не нужно
униженно – заметь – в очередях,
на Западе есть все на каждый вкус,
и фильмы можно посмотреть любые,
а это много значит для меня:
не интересен мне, отец, «Чапаев»,
а вот есть фильм про «Крестного отца» —
рецензию читал я в «Комсомолке», —
мне этот фильм пришелся б по душе,
и много есть еще ему подобных,
которых не смогу я посмотреть —
а почему и по какому праву?..
В таком вот духе моему отцу
причины я отъезда и поведал,
прибавив, что хоть он и разведен
с моею матерью, ОВИР желает
формальное согласие иметь
его на выезд мой, – и если уж не трудно…
Ему я лист бумаги протянул:
его он кротко, с каверзной улыбкой
качая головой, назад вернул, —
в том смысле, что и речи быть не может
ту странную бумагу подписать,
а жест свой пояснил известной песней:
«мол, как в Россию я домой хочу,
поскольку я давно не видел маму»…
Я был, признаться, сильно потрясен —
и песней из «Ошибки резидента»,
и тем, кем стал я вдруг в глазах отца:
пусть не предателем, но отщепенцем,
и, главное, реакцией моей —
во мне не только не проснулась совесть,
но за отца мне сделалось смешно, —
и за его фальшивый детский голос,
и за упрек в подвыпивших глазах…
Мы разошлись в той заводской столовой
совсем не так, как в море корабли:
последним хоть случайно повстречаться
еще дано в каком-нибудь порту,
тогда как даже малое сближенье
меж нами исключалось навсегда:
друг друга мы ни в чем не упрекали,
и объясненья были ни к чему,
и очень быстро из души исчезло
желание друг друга повидать…
И стало ясно, что есть в мире вещи —
как Гамлет замечательно сказал —