Понятно, как воодушевил и оживил местного ветерана детальных естественно-исторических розысков и открытий мой приезд, понятно и то, с каким удовольствием он предоставил всю свою команду в мое распоряжение.
День 12 августа был им проведен вместе со мной в близких от Копала экскурсиях, а на следующий, 13 августа, он устроил мне восхождение на Семиреченский Алатау до вечных снегов этого хребта, но сам не решился сопровождать меня, боясь обнаружить передо мной свою единственную слабость, без которой он был бы идеальным начальником столь интересного края, каким был Копальский округ: слабость эта – та самая, которой страдало в то время огромное большинство талантливых деятелей наших захолустных окраин, – была алкоголизм, в силу которого Абакумов после каждого обеда находился в состоянии полной невменяемости.
13 августа, на рассвете, я, в сопровождении шести отборных казаков был уже на пути в горы. Переехав вброд речку Копалку, мы начали подниматься в направлении к юго-западу, где подъем был наиболее отлогий. На всем пути своем я брал образцы горных пород. В самом начале подъема я встретил жилу точильного камня, открытого здесь Абакумовым и уже употреблявшегося копальскими жителями взамен выписывавшегося прежде по дорогой цене из Европейской России. Точильный камень этот оказался довольно мягким диабазом с кристаллами колчедана. На дальнейшем пути мы следовали через круто поднятые (под углом 70°) слои метаморфического сланца.
После почти четырехчасового подъема на сильных и здоровых лошадях мы достигли гребня хребта и вдоль него повернули к востоку. Оказалось, что высокий кряж, по которому мы следовали, отделял широкое Копальское плоскогорье от глубокой долины горной реки Коры, одной из составных ветвей значительной реки Семиречья – Картала. Весь этот Копальский гребень простирался от запада к востоку и носил на себе не только полосы, но и поляны никогда не растаивающего, то есть вечного, снега. Но за глубокой долиной реки Коры простирался еще гребень, параллельный с Копальским, и этот гребень уже переходил за пределы вечного снега в нескольких из своих пиков.
В особенности две его вершины были совершенно убелены вечным снегом, который спускался с одной из них довольно низко на северную ее сторону в голову поперечной долины, где протекал с шумом левый приток Коры. Котловина, в которой зарождался этот приток, была обнята крутыми снежными скатами и походила на ледник, но, к сожалению, я не мог исследовать его, потому что расстояние до него было слишком велико и на это исследование пришлось бы посвятить несколько дней. Вид на долину реки Коры был восхитителен. Он напомнил мне красивые долины Гриндельвальда и Лаутербруннена. Высота гребня, по которому я следовал, казалась мне, по крайней мере, метров на 1500 выше Копальского плоскогорья, но он еще более возвышался над глубокой долиной Коры.
Широкая и многоводная река, через которую, как говорили, очень трудно, а иногда и совсем невозможно перебраться вброд, кажется сверху узкой серебристой ленточкой, которая, однако, несмотря на свое отдаление, наполняет воздух диким ревом своих пенистых волн, стремительно прыгающих по камням. Пена и брызги этой реки имеют тот особенно млечный цвет, который свойствен рекам, порожденным ледниками. Кое-где виднеются вдоль реки темно-зеленые полоски длинных лесистых островов, масштабом величины которых могут служить растущие на них темные и стройные вековые тянь-шаньские ели (